Самый значительный представитель французского экзистенциализма — Жан Поль Сартр (1905-1980), автор теоретического труда «Бытие и ничто» (1943), а также романов и пьес («Дороги свободы», «Слова», «Тошнота», «Мухи», «Мертвые без погребения», «Стена» и др.). В довоенные годы Сартр был откровенно аполитичен. Но все меняется с начала 40-х годов. Он начинает активно интересоваться политической жизнью, принимает участие в движении Сопротивления. На рубеже 40-х – 50-х годов Сартр стремится создать партию, объединяющую левую интеллигенцию, выступает за сотрудничество с французскими коммунистами. Он дважды приезжал в СССР, симпатизировал революции на Кубе, осуждал французский колониализм и войну во Вьетнаме. В 1964-м году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе (однако он от нее отказывается). В период студенческих волнений 1968 года во Франции Сартр — признанный кумир бунтующей молодежи.

Через жизни и литературные труды Константина Воробьёва и Евгения Носова, уроженцев Курской земли и невдали друг от друга, — Великая война пролегла несмываемыми, многопоследственными полосами. У Носова в «Усвятских шлемоносцах» — эпическое озарение: первый зов и сплошной уход крестьянского народа на войну — с той покорностью и мужеством, с каким он уходил и уходил век за веком на столькие войны и войны. Ощутима эта неоспорная поступь и её былинный смысл. Это впечатление усиляется тем, что хотя в повести формально и даны черты колхозной жизни, но в какой-то расплывчатости, а проступает вечность мужика на земле, в своём родном краю и грозность предвоенного расставания с семьями, с детьми: сколькие ли вернутся?

Предисловие к сборнику прозы «Женская рука».

Сейчас Патрику Уайту посвящено множество критических статей и исследований. Они вышли и продолжают появляться у него на родине и далеко за ее пределами. Его известность перешагнула границы стран английского языка, стала всемирной — и распространилась наконец на Австралию, которая с заметным опозданием, но все-таки официально признала в своем «блудном сыне» явление национальной культуры. А еще в конце 1960-х годов лишь немногие соотечественники Уайта отдавали себе отчет в истинных масштабах и значении его творчества и писали об этом, как, например, крупнейший австралийский историк XX века Мэннинг Кларк: «После затянувшейся паузы духовную жизнь Австралии обогатили несколько великих свершений. Патрик Уайт создал свои романы; Алек Хоуп опубликовал «Оду на смерть Пия XII»; в возвышенный гимн бытию слилась поэзия Дугласа Стюарта и Джудит Райт; Сидней Нолан написал во славу цветущего древа жизни холст "Излучина реки"».

Рукопись, найденная в дорожной сумке Камю, разбившегося в автомобильной катастрофе 4 января 1960 года, совсем не случайно пролежала столько лет у его наследников. Они, конечно, понимали, что Камю, по многу раз переписывавший свои произведения и ревниво оберегавший от посторонних глаз свою писательскую кухню, не разрешил бы эту публикацию. (Вдова знала, что он был недоволен своей работой и собирался уничтожить рукопись. Впрочем, он и «Чуму» едва не бросил на полпути, сочтя сокрушительным провалом.) Как бы то ни было, прочитав «Первого человека», друзья и близкие Камю решили, что этот несовершенный текст — неправленый черновик незаконченного автобиографического романа — не прибавит ему славы, а лишь даст новый повод для нападок и насмешек недоброжелателей, не устававших твердить, особенно после присуждения ему Нобелевской премии, что он исписался. Действительно, в последние годы Камю почти ничего не писал, и «Первый человек», к которому он только-только приступил, преодолев мучительно затянувшийся кризис, достаточно уязвим для критики. Лишь в 1994 году дочь Камю решилась издать этот несостоявшийся роман, который стоит прочитать всем тем — и может быть, только тем? — кто любит Камю. В этой книге, вдруг вынырнувшей из другой эпохи и прибитой к нашему берегу (подобно тем мифическим бутылкам с прощальным посланием, которые бросали в море терпящие бедствие), есть нечто большее, чем литература. Сквозь толщу лет она донесла до нас странно живой , незнакомый и все же узнаваемый голос Альбера Камю, пожалуй впервые представшего перед нами таким, как есть, без личины, скрывающей лицо художника, без защитных условностей искусства.

Премия Гао Синьцзяну — событие одновременно закономерное и неожиданное. Нобелевский комитет уже давно беспокоило, что древнейшая в мире литература самого большого на Земле народа ни разу не была отмечена наградой. Поэтому в состав комитета даже был специально введен специалист по китайскому языку. Так что решение открыть новый век китайским лауреатом никого не удивило. Однако никто не ждал, что премия достанется автору, которого не только мало знают иностранцы, но почти никто не читал и в самом Китае. Жизнь Гао трудна и типична для писателя его поколения. Родившись в 1940 году, он успел пережить все катаклизмы, выпавшие на долю его страны. Решающим обстоятельством в его литературной карьере стал глубокий интерес к западной словесности, причем в первую очередь — к ее модернистской ветви. Закончив французское отделение Пекинского института иностранных языков, Гао глубоко воспринял революционные опыты европейской драмы Жене, Арто и Беккета. Все страшное десятилетие культурной революции — между 66-м и 76-м годами — Гао писал в стол. Однако и это было слишком рискованно. Опасаясь доноса, молодой писатель собственноручно сжег все написанное — около 400 работ.