noblit.ru
Про Владимира Шарова говорили, что он всю жизнь писал одну книгу. Ее тема – история России, как отдаленная, так и современная. Роман «До и во время», пожалуй, не самая известная на сегодня работа писателя, хотя ее появление в свое время было сопряжено со скандалом. Действительно, даже по меркам конца 1980-х и начала 1990-х в ней было слишком много вольностей в обращении с историческим материалом. Из этого моментально следует вывод: как к историческому труду к ней относиться нельзя. Этому произведению подходит жанр «альтернативной истории», когда приметы и реалии времени сохраняются, действуют реально существовавшие лица, но на выходе все равно получается что-то совершенно не похожее на то, что было в реальности. В основе творчества Шарова всегда лежит идея. Идея романа «До и во время» состоит в том, что революцией 1917 года двигал не марксизм, а русский космизм в лице философа Николая Федорова. Но это не единственное допущение автора.
Рассказчиком, а точнее слушателем чужих рассказов в книге выступает некий журналист, который после травмы головы начал страдать провалами в памяти. Это самый обычный человек, с полным осознанием любящий одновременно и Христа, и большевиков. Он долго был рядовым сотрудником в газете, потом получил возможность писать книги о «пламенных революционерах». Однако случилась трагедия и после травмы, бывало, он надолго куда-то пропадал, а потом приходил в себя непонятно где избитый и обкраденный. Ситуация начала принимать все более серьезный поворот, и он решил лечь в отделение геронтологии, чтобы пройти лечение, либо просто окончить свои дни под надзором врачей. В больнице он знакомится с пациентами, и один из них рассказывает ему долгую историю о подлинных мотивах революции. В этой истории есть мистические элементы. Ее центральная фигура – это реальная существовавшая французская аристократка, владелица литературного салона в Париже Жермена де Сталь. Шаров повторяет в книге известные вехи ее жизненного пути, но потом позволяет ей переродиться во второй раз с помощью корня мандрагоры. Если первая мадам де Сталь была современницей Французской революции, то вторая поселяется в России около Оскола и занимается хозяйством. Судьба сводит ее с молодым человеком, который оказывается будущим русским философом Николаем Федоровым. У них странные отношения: Федоров относится к женщине как к спящей красавице, которую нужно разбудить, а сама де Сталь, охотно притворяясь спящей, окуривает молодого человека опиумом, чтобы соблазнить в наркотическом сне. И потом вторая де Сталь рожает третью, а она уже активно вливается в дело русской революции, помогает Ленину, спит со Скрябиным и Сталиным, причем последний является ее сыном (то есть псевдоним Сталин – это производное от де Сталь). Этих пошловатых сцен в романе немало. Де Сталь спит со всеми, а взрослого Сталина она в одном эпизоде еще кормит грудью. Потом она спит с политическими противниками Сталина, чтобы возбудить в нем ревность и подтолкнуть к репрессиям. Есть от чего разгореться скандалу, таких вольных романов в русской «толстой» периодике, кажется, еще не публиковали!
Как это уже было в «Репетициях», для Владимира Шарова христианское мировоззрение и мессианский путь России неотделимы друг от друга. Он переворачивает с ног на голову важнейшую историческую идею русской революции, которая была не только антибуржуазной, но и антирелигиозной. У Шарова все иначе: русский народ богоизбран, ведущие самобытные русские мыслители (Федоров) и музыканты (Скрябин) искали ответы исключительно в христианском ключе. Федоров говорил о том, что сыновьям нужно «собирать» отцов, воскрешая их из мертвых, он проповедовал идею коллективизма, видя в армии идеальное общество, которое «не дает поблажек себялюбию». А Скрябин писал свою тайную «Мистерию», где призывал на голову человечества страшные кары, чтобы очистить его и родить заново. Очищение, освобождение от первородного греха, обновление через перерождение – вот абсолютная мечта персонажей Шарова. Цель оправдывает любые средства: «Только террор, только он заслуживает чистой и верной любви, только он может заслонить, заставить забыть все другое, что было в твоей жизни, и Россия станет его, отдастся ему безоглядно и беззаветно». Ленин у него планировал революцию, опираясь на слышанное им от Скрябина, а Скрябин опирался на философию Федорова и даже был лидером организации, пытавшейся претворить его идеи в жизнь. Как и в «Репетициях», Шаров показывает, что никакая самая возвышенная идея не может не быть искажена ее последователями. Поэтому федоровцы постоянно спорят об истине, о нюансах трактовок, и эти выяснения отношений занимают в книге десятке страниц. Вот только после прочтения всех размышлений почему-то не хочется называть автора религиозным мыслителем. Чувствуется, что Шаров вторичен всем тем идеям, которые он берет, в общем-то даже не развивая, у других. Вот, например, один из персонажей говорит, что обилие метафор и образов в Торе – это не игра слов, а отражение подлинной реальности. Но разве это не ключевая идея современного религиоведения? В «До и во время» отсутствует оригинальный взгляд на представления о Страшном Суде и конце человечества, о миссии Христа и первородном грехе. Шаров не столько развивает христианскую эсхатологию, сколько занимается пережевыванием ее основных тезисов. Изредка попадаются интересные наблюдения, но кажется, что и их можно найти у предшественников, ибо комментарии Библии необъятны.
Если в «Репетициях» персонажи ждали второго пришествия Христа, то в «До и во время» они ждут конца света. В общем-то, темы похожи. Разница в том, что во втором романе Шаров проявляет больше внимания к индивидуальности, описывая взаимоотношения своего героя-журналиста с Богом. Для него Бог – это стержень, и с его уходом мир заканчивается. Озабоченность этого героя Богом так велика, что, по сути, жизни без Бога для него вообще нет. Он постоянно размышляет и доходит до мыслей вроде той, что Бог устал от людей, что он запутался и сам не знает, что делать дальше, поскольку люди, похоже, неисправимы. Журналист постоянно подчеркивает масштаб темы, он вообще не живет обычной человеческой жизнью, каждое движение его души, каждое его слово выражает беспокойство темой Бога. Он заявляет: «ответы чужие в Божьем мире, они искусственны и враждебны ему». Бессмысленно даже пытаться искать ответы, иметь смысл лишь задавать вопросы.
Наш герой хочет превратиться в чистую память и сохранить других. Поэтому он берется описывать их жизнь. Вообще после начала проблем со здоровьем он чувствует, что вся его жизнь устремляется не вперед, а назад, то есть к памяти, которая делается центром и смыслом его существования. Он хочет понять прошлое, потому что прожил его «как бы предварительно, пунктирно». И он понимает, почему в прошлом да и сейчас люди убивали безвинных. Их оправдывало Воскресение. Человеческое прошлое важно не только для людей, но и для Бога. И здесь, наверное, таится одна из немногих оригинальных идей романа: «нельзя убивать прошлое, общее с другими людьми, нельзя так расчищать место для новой правды». Добро, принесенное человечеству, не искупит зла, принесенного близким. Когда-то он описывал родственников, теперь же, попав в больницу, описывает мадам де Сталь, Федорова, Скрябина, Ленина и Сталина. И, пожалуй, идея о том, что память необходима и нужен какой-то праведник, без которого не стоит село и который все сохранит, перевешивает многостраничные выкладки о миссии русского пути. Герои Шарова хотят через Россию соединить Европу и Азию, объединить весь мир. Но почему бы не спросить Европу и Азию? Захочет ли такого объединения Япония с ее синтоизмом, Китай с его конфуцианством, Индия с ее мусульманами и буддистами? Этим традициям больше лет, чем христианской традиции России. В общем, восторг по поводу космической русской миссии превращает Шарова в религиозного националиста, хотя это свойственно русской философии вообще, особенно религиозной. В остальном же «До и во время» - это совершенно выдуманная история, коллаж, аппликация, тасование громких исторических имен и событий. Но цель этих манипуляций ускользает. Что хотел сказать автор? - спросим мы, как спрашивают выпускники в школьных сочинениях. Что матерью русской революции была мадам не Сталь, женщина, в которой был источник власти, но не было возможности воспользоваться им? Или что Николай Федоров был крестным отцом Октября? Или что Ленин верил в христианскую эсхатологию? Ведь все было заведомо не так. Может быть, писатель хотел доказать, что цель революции – это ускорить приход Бога. В конце концов, у писателя есть черты христианского абсолютизма, когда он пишет, что «Бог невиновен ни в каких страданиях человека, потому что Его просто нет, люди отказываются от Бога, чтобы снять с Него вину». То есть даже отрицая Бога, герои романа утверждают его существование. А может, писатель вообще иронизировал, ведь вся эта история происходит в отделении для маразматиков. Но второе все-таки маловероятно – в силу плотности религиозной рефлексии, хотя и вторичной. В общем, «До и во время» - это совершенно нереальная история на совершенно реальном материале.