Аристократизм духа. Герман Гессе. Игра в бисер

Роман Германа Гессе «Игра в бисер» является одним из важнейших для понимания не только того, как развивается человеческая культура, но и того, к чему этот процесс в итоге может привести. Мы хорошо знаем, как ревнительно Герман Гессе относился к классической культуре и с какой страстью был готов ее защищать. Ему наверняка хотелось бы, чтобы этот утонченный, рафинированный, оторванный от реальной жизни мир духа и искусств существовал вечно и ему ничто не угрожало. Но «Игра в бисер» защищает как раз противоположный тезис. Аристократизм духа не самодостаточен и страдает от неполноты. Мало знать языки и разбираться в музыке и математике, нужно нечто большее, и это большее способен дать именно презираемый высокодуховными людьми мир.

Игра в бисер, описанная в романе, представляет собой нечто вроде высокоинтеллектуального упражнения, цель которого заключается в составлении различных комбинаций из символов духовной культуры на специальном языке. Но это не просто практика отдельных людей, это уже своего рода институт, построенный в будущем после мировой войны. В десятилетия перед этой войной наблюдался упадок духа, который Гессе именует «фельетонной эпохой». Это результат, так сказать, дезориентированной борьбы за свободу. В конце Средневековья европейский дух начал сражаться за свою свободу от церкви, не понимая, что в сущности просто ищет замену старому авторитету. И вот когда свобода была обретена, а новый авторитет еще не найден, и родилась так называемая фельетонная эпоха. По сути это эпоха вульгарного знания, когда тысячи людей начали писать о тысячах вещей, а миллионы начали все это восторженно читать. Гессе опирался на первую половину 20 века и не мог знать, что век 21 с его интернет-экспертами и интернет-блогерами фельетонную эпоху опишет даже лучше. Иными словами, это век дешевого девальвированного знания, за которым ничего не стоит. Впрочем, писатель старается не судить строго. Он понимает, что фельетоны были отдушиной для уставшего от работы представителя промышленной эры. Они давали временное облегчение страху завтрашнего дня.

Потом началась мировая война, а когда она закончилась, группа высокодуховных энтузиастов начала работу над восстановлением авторитета духа. Произошло очищение. Новую элиту в отличие от прежней не интересуют ни материальные блага, ни почести, ни рукоплескания публики. К популярным идеям прошлого она относится со скепсисом. Вот что можно прочитать об ее отношении, очевидно, к марксизму: «(Это была – С.С.) одна популярная секта XIX или XX века <…> всерьез верившая, будто жертвы древних народов богам, а также сами эти боги, их храмы и мифы были, как и все другие прекрасные вещи, следствиями поддающегося точному исчислению дефицита или, напротив, избытка пищи и труда, результатами разрыва между заработной платой и ценой хлеба, а искусства и религии – ложными фасадами, так называемыми идеологиями, прикрывавшими занятое голодом и жратвой человечество».

Все это в итоге привело к тому, что была образована Касталия или Провинция – место особой учености, где выдающиеся аристократы духа жили и занимались своими изысканиями, а также воспитывали учеников. Появился также Орден, организация, управляющая Касталией. Орден не находился в ладах с Католической церковью, но тем не менее был признан обществом. Ученым Касталии доверили образовательный процесс в стране, и их авторитет как людей, презирающих материальные блага и ценящих только чистое знание, был очень высок. Здесь же, в Касталии, и занимаются игрой в бисер. Она была изобретена в Кельнском высшем музыкальном училище. Как уже говорилось, суть этой игры заключается в составлении комбинаций из знаков и элементов мировой культуры. Гессе несколько раз подчеркивает, что фактически эта игра бесполезна. Она не ведет к рождению нового знания и скорее представляет собой торжественный пир восторженных хранителей прошлого. Это просто особый способ жить для людей духа. Первоначально комбинации составлялись с помощью бисеринок, отсюда и название игры. Позже был разработан специальный язык. Он фиксирован и конечен, добавление новых символов и элементов возможно только после одобрения регулирующей организации. Но и сейчас число комбинацией таково, что невозможно провести две одинаковые партии. Разумеется, напрашивается сравнение с шахматами, и Гессе его действительно делает. При этом единой теории игры в бисер не существует. В каждой конкретной партии могут проявиться самобытный стиль и своеобразие конкретного игрока. Отдельные классические партии изучаются в школах Касталии, и игра постоянно развивается. На ее освоение уходят годы, но никто из посвященных не заинтересован в том, чтобы это можно было сделать быстрее. Часто смысл партии сводился к равному по силе доказательству двух противоположных тезисов, чтобы в итоге привести их к синтезу. И одновременно игроки проходили путь от воображаемого к действительному. Главным специалистом и авторитетом игры в бисер является магистр игры. Именно жизнеописанием одного из магистров и является роман «Игра в бисер».

Его зовут Йозеф Кнехт, причем слово «кнехт» переводится как «слуга». Это фигура вполне реальная, однако часть его истории превратилась в легенду. Какой-то житель Касталии, живший позднее, взялся написать о его жизни, и так получился текст романа «Игра в бисер». Но вообще следует сразу сказать, что сама биография Кнехта противоречит духу Касталии. Писать биографию человека значит отчасти возвеличивать его, а в Касталии всякий индивидуализм целенаправленно подавляется. Вообще даже человека в «либеральном» смысле в Касталии нет, он полностью подчинен иерархии, хотя в том и дело, что это вовсе не означает исчезновение свободы. Биограф отмечает, что в его время у историков другое понимание личности. Раньше под личностью понимались уникальность и отчасти даже патология, а историки Касталии под ней понимают служение общему делу. Личность – это представитель человеческого типа. Идеал Касталии – это идеал древних китайцев и Сократа. Важно полное растворение личности в ее иерархической функции. Кнехт интересен биографу своим трагизмом, и одновременно тихостью и веселостью, а также «лучистостью, с которой он осуществлял свою судьбу». При этом единого и канонического отношения к его истории в Касталии нет, потому что безусловно Кнехт был для Провинции весьма противоречивой и отчасти даже неудобной фигурой.

О происхождении Йозефа Кнехта точно ничего не известно, вероятно, он вообще был сиротой. Он учился в обычной школе, где вдруг был замечен мастером музыки. Эта встреча предопределила весь жизненный путь мальчика. Он почувствовал призвание и уже в юном возрасте ощутил особое согласие между собой и миром. Кнехт был рекомендовал к переводу в элитную касталийскую школу, где начал свое восхождение. Мы следим за его ученичеством, спорами с одноклассниками, сомнениями и конфликтами. Его соперником в школе является другой важный персонаж романа по имени Плинио Дезиньори, который тоже обучается здесь, но скорее как вольнослушатель без намерения остаться в Касталии. Плинио доказывает, что Касталия ущербна и слишком оторвана от реальности, а Кнехт возражает и защищает идеалы чистого духа. Но уже тогда Кнехт ощущает правоту своего соперника, что в итоге подвигнет его на неожиданный для касталийцев поступок. Впрочем, знакомство с миром для него только углубляется. Его отправляют с миссией в бенедектинский монастырь, цель которой нащупать возможность для установления дипломатических отношений между Орденом и Католической церковью. Напомним, что отношения между ними недоверчивые и прохладные, хотя Орден сам готов признать свое подчиненное по отношению к церкви положение. Но читателю здесь важнее другое – Кнехт получает еще больше знаний о внешнем большом мире, от которого отказался в Касталии. Его наставник в монастыре, отец Иаков, тоже убедит его в том, что Касталия слишком оторвана от мира и вообще такая структура может оказаться под угрозой потери элементарной жизнеспособности. Миссия Кнехта будет успешна и отчасти благодаря этой репутации в довольно молодом возрасте Кнехта избирают магистром игры. Теперь у него нет свободного времени. В конце концов, желая вернуться в большой мир, он со скандалом покидает Касталию. 

Его выбор делается в очень трудной борьбе. Биограф, разумеется, очень много важного и хорошего говорит в защиту Касталии. Да, касталийцы живут в отрыве от реальности, но они в тоже время беспорочны, потому что «нравственность – это всякий классический жест культуры». Вероятно, они даже не боятся смерти, потому что классическая музыка – «это презрение к смерти, какая-то рыцарственность, какой-то отзвук сверхчеловеческого смеха, бессмертной веселости». С другой стороны, в некотором смысле Касталия представляет собой секту, потому что воспитанники, приходящие сюда учиться из обычных школ, должны разорвать связи с родителями и прежним миром. Выучившись, они получают место в иерархии Касталии. Отныне им запрещено иметь собственность и вступать в брак, а также заниматься профессиями «большого мира», то есть быть врачами, адвокатами и т.п. Это компенсируется разве что тем, что теперь им до конца жизни не нужно думать о том, как себя обеспечить, потому что Касталия получает свой бюджет от государства. Весь вопрос в том, как понимать свободу. Может показаться, что во внешнем мире свободы больше. Но, как доказывают Кнехту наставники, это не так. Там человек может действительно выбрать себе профессию сам, но на этом его свобода кончается. Далее начинается вечная борьба за деньги и почести, тогда как в Касталии можно найти подлинную свободу в служении и заниматься множеством вещей. Контроль Касталии над образованием воспитанников приводит к тому, что те в принципе не могут сбиться с пути. Они не могут потратить время на бахвальство или пожаловаться на бесполезность своих усилий. Они не сжигают себя в костре амбиций и растрачивают себя попусту. И главное, они не дилетанты, поэтому история Фауста для них невозможна. Фауста Гессе называет именно трагическим дилетантом. В общем, для гражданина выбор в пользу Касталии противоречив. Специфическая свобода и радость бесконечного познания с одной стороны, а с другой – потеря всех благ, не связанных напрямую с интеллектом и духом, но которые тоже составляют жизнь. Именно необходимость такого выбора, ведущего к противопоставлению Касталии миру, и беспокоит Кнехта больше всего.

Уже с юности у Йозефа Кнехта много вопросов к устройству мира и человека. На какие-то из них дают ответы старшие мастера. Например, Кнехт не понимает, почему с точки зрения Касталии порочно быть страстным человеком, ведь можно же страстно отдаваться, например, полезному делу? Тогда мастер объясняет: страсть – это недостаток силы, а нужен избыток силы, направленный в центр себя, именно такие люди становятся самыми невозмутимыми и способными делать прорывы в области духа. Еще юному воспитаннику Касталии хочется, разумеется, побольше узнать об истине. Здесь ему тоже объясняют ясно: истина существует, а истинные учения нет. Истина – это способ жизни, а не изложенная на бумаге теория. Да и сам Кнехт, понимая особую свободу жителей Касталии, одновременно начинает видеть в такой жизни некие ограничивающие стандарты. В самой игре в бисер он прозревает как будто некий смысл, причем такое понимание лишает его интереса к многообразию партий игры и ее комбинаций. Наставники чувствуют в этом опасность и тут же предостерегают его. Смысл, говорят они, искать не надо, а вот забота о форме была бы не лишней. Когда в философии начал появляться «смысл», это приводило к войнам, а в 20 веке привело к фельетонной эпохе. Поэтому ученым и ученикам нужно пестовать не «смысл», а только лишь чистоту методов и четкий ритмический рисунок.

Много позже Кнехт глубоко осознает фундаментальное противоречие игры в бисер. Дело в том, что для одних она поле бесконечной фантазии, а для других в ней не хватает строгости науки. Так Кнехт приходит к мысли о том, что игру в бисер нужно просто правильно понять. Задача состоит в том, чтобы правильно осмыслить эти противоположности сначала как противоположности, а потом как части одного единства. Немного у Гессе дается определений тому, что же такое игра в бисер. Одно из них принадлежит Кнехту и звучит так: «это выхваченная в виде ритмического процесса эстетическая сторона всей совокупности физической и духовной жизни». В этом определении сразу видно множество ограничений. Если эстетическая сторона выхвачена, значит, это была избирательная манипуляция. Если процесс ритмический, то в нем не обязательно есть место для мелодии. А если сторона эстетическая, то как быть с этической? Даже историки игры оставляли весьма нелестные ее описания в отдельные периоды ее развития: «В течение двух примерно десятилетий Игра велась действительно как бы бисеринами, в ней были какая-то стеклянность и бессодержательность, какое-то озорное кокетство тончайшими украшениями, какое-то плясовое, даже эквилибристическое парение огромного ритмического разнообразия».

Кнехт, впрочем, критикует игру немного по другому поводу. Он понимает, что вера и сомнение неразрывно связаны, и хочет узнать, действительно ли игра в бисер – это самое высшее, чему следует служить. Служить он готов, но прямо называет игру самым бесполезным занятием Касталии: «это одновременно самая прекрасная и самая бесполезная, самая любимая и вместе с тем самая хрупкая драгоценность в нашей сокровищнице». Кнехт понимает, что творениям человеческого духа угрожает вполне реальный конец, а Касталия не вечна. С Востока идет угроза новой большой войны, и государству потребуется себя защищать. Да, Касталия – это своего духовная опора общества, но кто будет думать о духовных опорах при угрозах полного уничтожения? Первой, кому перекроют финансирование ввиду новых трат на вооружение, будет как раз Касталия. Типичный касталиец смотрит на обывателя как на неуча, не понимая, что этот неуч в действительности его кормилец. Поэтому нужно защищать аристократов духа, не отгораживаясь от мира, а принимая его. Мир вообще важнее Касталии, потому что именно мир создал Касталию, а не наоборот, и именно мир увидит гибель Касталии, продолжая жить после нее. Мир – это «родина всех судеб, всех взлетов, всех искусств, всякой человечности». Но игра в бисер, несмотря на бесполезность, очень важна. Она позволяет сохранить прошлый взлет духа и, в частности, ушедшие языки. Практика игры ведет не к отвлеченным достижениям, а к самому центру мира и его тайне, где между Инь и Ян вершится некое святое дело.

Тезис Кнехта о соединении с большим миром, конечно, вырос из реального опыта. Кнехта самого влекло наружу, и, с одной стороны, это были обычные соблазны, а с другой, он как будто ощущал, что обыкновенная жизнь – это не столько порок, сколько другая грань некой истины. Поэтому путь Кнехта – это путь к единству. Магистерская должность в Касталии уже как бы пройденный этап, а выбор большого мира – это не низкопоклонство перед материальными благами, а обретение утраченной половины и, следовательно, полноты. И когда еще в школе он, защищая Касталию, спорил с Дезиньори, он слышал в словах оппонента некий зов. Вероятно, это был голос самой природы, которую он отверг, выбрав путь чистого духа. А в остальном погасить желания в стенах касталийских помещений можно было только с помощью медитаций. Этому Кнехта тоже обучали наставники. Ему объясняли, что медитация - это противоядие от обсессивных идей, которые могут нас захватить и погубить. Были у Кнехта и эзотерические переживания на этот счет. В ночь перед тем как ему объявили, что он станет магистром игры, ему пригрезилось, что он одновременно старик-учитель и мальчик-ученик. В этом искательном отношении молодости к старости и старости к молодости он увидел сам символ Касталии и жизни вообще и снова мотив объединения противоположностей. Йозефу Кнехту, который, как пишет его биограф, перерос свое место на вершине духовной иерархии и шагнул дальше, уже не хочется быть наставником продвинутых учеников старших ступеней обучения. Ему хочется преподавать основы игры тем, кто вообще не имеет о ней представления, самым юным и неопытным. В большом мире он желал бы быть обычным школьным или даже домашним учителем. В Касталии все подчинено строгой иерархии, но Кнехт хочется пройти свой путь без оглядки на других, даже если другие кажутся ему воплощением совершенства. Впрочем, не нужно думать, будто это тернистый путь, связанный с чрезвычайными лишениями. Мучительные сомнения у Кнехта есть, но он также говорит и о том, что касталийцы воплощают веселость духа, даже если их хочется назвать беглецами от реальной жизни и трусами. Сам же он переживает пробуждение, но пробуждение не к истине, а к реальности. Пусть касталийцы служат истине, это их удел и назначение, но Кнехт выбирает мир и реальность.

Завершается «Игра в бисер» тремя так называемыми жизнеописаниями. Такое было у учеников Касталии задание – написать вымышленные истории о самих себе в разных периодах прошлого. Йозеф Кнехт написал три таких жизнеописания, и все они приводятся в конце. В первом Кнехт поместил себя в доисторические времена и сделал заклинателем погоды. Он изобразил себя человеком, который не противопоставляет себя природе, а необходимой составляющей знания считает служение. Во втором жизнеописании Кнехт превратил себя в исповедника с даром слушать других. Здесь главная тема – это терпимость к представлениям других людей о мире и Боге, а также взгляд на праведников как на главных носителей греха, которых уже не спасет простое покаяние. Наконец в третьем жизнеописании Кнехт поместил себя в Древнюю Индию и рассказал о том, что весь мир с его страстями – это майя, то есть иллюзия.

«Игра в бисер» Германа Гессе – это попытка перестать разделять высокодуховный и обычный мир. Одновременно это попытка соединить противоположности, увидев в мирской жизни грань фундаментальной истины.   

Сергей Сиротин