noblit.ru
Писатель и журналист Василий Авченко родился за Уралом и живет во Владивостоке, поэтому его «Дальний Восток. Иероглиф пространства» - это фактически книга о Малой Родине. «Дальневосточник» для него – это не просто географическое слово. Он таким словом называет свою профессию. И живет он здесь не только потому, что так сложилось, но и «для сохранения демографии и географии, чтобы земля эта не заросла сорняком и не была занята другими, чужими. Как говорят военные моряки, для демонстрации флага». Собственно, и книга про Дальний Восток есть не что иное, как такая же демонстрация флага. Василий Авченко говорит, что быть гражданином мира неплохо, но он не очень понимает, что это такое. Он слишком привязан к родному пространству.
Позицию писателя можно отчасти назвать героической. Одна из главных проблем Дальнего Востока – это сокращение численности населения. С 1959-го по 1989 год число проживающих здесь людей выросло на 3 миллиона человек и составило 8 миллионов, а в первые два десятка постсоветских лет сократилось на 2 миллиона. Автор пишет: «Такой убыли не знает ни один другой регион; на самом Дальнем Востоке подобных потерь не было даже в Великую Отечественную». Сегодня население Дальневосточного федерального округа снова составляет восемь миллионов, но исключительно за счет включения в него Бурятии и Забайкальского края.
К теме Дальнего Востока Авченко подошел сразу со всех возможных сторон. Ему одинаково интересны первооткрыватели, кухня, военная и экономическая история, выдающиеся личности и климат. Во многом это действительно работа журналиста, хотя сам Авченко задачу ставил художественную – осмыслить геолирику Дальнего Востока. В самом начале он говорит о том, что не хочет заниматься краеведением и что громоздить факты бесполезно, потому что все можно найти в Википедии. Но, увы, его книга – это именно что нагромождение фактов. Просто задача этих фактов у Авченко не такая, как в энциклопедии. Речь здесь не о том, чтобы собрать всю информацию о Дальнем Востоке в одном месте, и не о том, чтобы выстроить события в хронологическом порядке. Авченко развивает совсем другую мысль. По его наблюдениям (хотя это скорее общепринятое мнение), Дальний Восток превратил Россию в нечто большее, чем просто европейскую державу. Эта территория не колония и даже не периферия страны, а ее полигон, где рождается и отрабатывается нечто новое. Авченко пишет так: «Если определять Дальний Восток двумя словами, можно взять «полигон» и «передовая». Это территория двойного, специального назначения». Место непростое, способное кого-то убить, а кого-то сделать сильнее. Оно тысячью нитей связано с европейской частью страны и неотъемлемо от России. «Иероглиф пространства» убедительно показывает, что дальневосточный регион всегда был включен в жизнь государства, а иногда даже спасал всю страну. Например, только с июля 1941-го по июнь 1942-го отсюда ушло в бой двадцать две дивизии, не считая других соединений. В книге читаем: «Не имеет смысла выпячивать заслуги одних и отодвигать подвиги других, но, честное слово, это впечатляет: таёжные охотники, часто неграмотные, из богом, казалось бы, забытых мест останавливают привыкших побеждать солдат вермахта». Для России Дальний Восток равновелик по значимости, как Москва или Кавказ, проблема скорее в том, что большинство россиян просто не знают о нем. К сожалению, мы часто узнаем о том или ином регионе только тогда, когда там начинают проблемы. И тем не менее Дальний Восток – это такая же полноценная Россия. В книге Авченко этот тезис доказывается тысячью фактов, поэтому нам остается лишь пересказать самое важное, повторив за автором его выводы.
Эта территория всегда была особой. Например, автор сообщает, что здесь очень плохо работают законы рынка, поэтому с прагматической точки зрения современной России весь Дальний Восток следовало бы давно закрыть. Законы выгоды работают там, где тепло и много людей, а здесь законы другие – мобилизация, госплан и отчасти насилие. Академик Шило, возглавлявший в Магадане Северо-Восточный комплексный НИИ, вспоминал, как слышал упреки капиталистов о том, что города типа Магадана строить бесполезно. Он отвечал: проблема в том, что у капиталистов неправильный подход. Он хотят выкопать золото и уехать, как это было в Клондайке, который сегодня мертв. Но советский подход был другой: «Ресурсы следует использовать как основу для построения новых человеческих сообществ, а не как средство обогащения старых сообществ в удалённых местах». Только так русские, народ немногочисленный, могут удержать свои гигантские территории. Авченко пишет: «В 1933-м Колыма, оказавшаяся нашей запасной Аляской, дала 791 кг золота, в 1934-м (когда Нагаево и прииски связала шоссейная дорога) — 5,5 тонны, в 1936-м — 33 тонны, обогнав Калифорнию». А в 1950-х в Якутии нашли алмазы. В Советском Союзе они нужны были для промышленности, а не для украшений. Теперь больше не было необходимости покупать их через подставные фирмы за валюту.
В итоге Дальний Восток не исчез с наших экономических карт. В Якутии даже произошло чудо – в 1990-е и 2000-е ее население выросло в полтора раза, притом что Якутск — самый большой город планеты, возведённый на вечной мерзлоте. Значит, мы понимаем какую-то иную ценность этой земли, не только денежную. Сегодня ей присвоен статус территории опережающего развития, а также здесь можно получить солидный кусок земли – так сюда пытаются привлечь население. На самом деле это очень похоже на дореволюционные методы заселить восточные окраины империи. Что тогда, что сегодня ясно, что нужны нестандартные подходы. Авченко сравнивает весь Дальний Восток с полигоном Кура на Камчатке, который военные обстреливают межконтинентальными ракетами из Баренцева моря. Он весь такой же избитый и потрепанный, но необходимый. Медленно, но уверенно здесь все развивается. Ещё недавно между Хабаровском и Читой даже не было полноценной дороги, существовало только, как пишет автор, направление. А сегодня трасса «Амур» похожа на взлётную полосу. Но в целом, конечно, траспортная сеть развита еще слабо. До Москвы из Приморья добраться проще и дешевле, чем до Камчатки. Именно дорогу Авченко называет национальной идеей России и важной составляющей нашей ДНК: «Русская дорога — жанр, до которого далеко легкомысленным западным травелогам». Поэтому подлинный хребет России — не Урал, а вполне рукотворный Транссиб, «ниточка жизни в горно-таёжно-степной бесконечности».
Россия так велика, что постичь это сложно. На одном только российском Дальнем Востоке «поместилась бы целая часть света, несколько великих государств, два-три цивилизационных гнезда вроде Междуречья или Средиземноморья». Это 40% территории России, но живет здесь всего чуть более 8 миллионов человек – то есть около 5%. Мало кто обращает внимание, что самая западная точка страна находится не в Калининграде, а на Чукотке, часть которой лежит в западном полушарии. На Дальнем Востоке вообще много интересных географических и климатических особенностей. Восток очень разнороден. Как втиснуть в одну географическую зону маньчжурские субтропики Приморья, бамбуково-лианный Сахалин и ледовитое побережье Чукотки? Тот же Владивосток, например, находится на одной параллели с Сочи и Марселем, но климат здесь не курортный, потому что на него влияют морские течения, якутские воздушные фронты и близость пустыни Гоби. Обсуждался даже проект дамбы на Сахалин, которая перекрыла бы поступление к приморским берегам холодного охотского течения. Тогда Владивосток превратился бы в курорт с крымским климатом, и люди сами потянулись бы сюда без всяких дальневосточных гектаров. Сама природа здесь чуть иная. Среднерусские деревья – береза, дуб, сосна – имеют уточняющие названия «даурская», «уссурийская», «охотская», «маньчжурская». «Они здесь другой, смешанной, редкоземельной расы. Плоть некоторых тонет в воде и годится на изготовление подшипников».
Россия начала осваивать Дальний Восток инстинктивно. В 17 веке никто не знал, что в Приамурье удобно разместить космодром, что в Якутии есть алмазы, на Колыме золото, а на шельфе Ледовитого океана газ. Просто было ощущение, что Дальний Восток – это нечто ценное. Также в 17 веке было понятно, что развиваться на западе некуда. Балтика была под властью шведов, а Черное море под властью турок. Границы на западе, конечно, перекраивались, но речь о серьезном расширении не шла, Европа была уже занята развитыми агрессивными народами. Поэтому русские начали осваивать Сибирь и двигаться дальше на восток. Даже Петр I, которого мы привыкли считать западником, перед смертью успел снарядить Первую Камчатскую экспедицию Беринга и Чирикова.
Главным, что искали русские на востоке, был соболь. Авченко считает, что он должен был стать нашим тотемным зверем. Соболь был экспортным товаром, как сейчас газ. Именно ради соболя, который, по мнению Авченко, во многом создал нашу империю, предки дошли до Тихого океана. А там обнаружились морские котики и каланы, которые довели нас уже до Америки. Даже странно, почему таким культом в России окружен медведь, а вовсе не соболь. В освоении Востока были колоссальные успехи. Не только Аляска, но даже северная Калифорния вплоть до 1840-х годов жила под русским флагом. А Охотск существовал еще за полвека до основания Петербурга. Конечно, необходимо признать, что русские были завоевателями, и Авченко отмечает, что из всех покоренных народов Сибири и Дальнего Востока не побежденными были только чукчи, которых русские не смогли одолеть даже несмотря на технологическое превосходство. Но есть важное обстоятельство: присоединенные к России территории не были колониями. Как в Российской империи, так и в Советском Союзе был взят курс на развитие: медицина, образование, создание письменности на национальных языках. Приведем цитату:
Канадский писатель, этнограф, эколог Фарли Моуэт, в конце 1960-х дважды побывавший в СССР (Москва — Иркутск — Якутск — Магадан), с удивлением отмечал: в Якутске выходит до пятидесяти оригинальных книг местных авторов в год, многие из них переводятся на русский (и наоборот). Увидев, что большинство местных художников, писателей, журналистов — якуты, эвенки и юкагиры, Моуэт признался: «Не могу себе представить даже отдалённо сопоставимую картину в Америке». В Институте мерзлотоведения отметил: из четырнадцати завлабов восемь — natives, включая трёх женщин.
В середине 19 века пришло время определить окончательные границы с соседями. В 1848 году министр иностранных дел Нессельроде хотел отдать весь Амурский бассейн как бесполезный для России. Все дело в том, что тогда устье реки Амур считалось непригодным для судоходства. Как пишет Авченко, могло свершиться «великое географическое закрытие». Страну в буквальном смысле спас амбициозный капитан-лейтенант Невельской, который решил, даже нарушив прямые указания руководства, доказать ценность Приморской земли для России. На свой страх и риск он вопреки инструкциям исследовал устье Амура и показал его пригодность для судоходства. Об этом в современной русской литературе написан роман Андрея Геласимова «Роза ветров». И Авченко, и Геласимов отмечают, что на Дальнем Востоке мы соперничали вовсе не с Китаем, а с Англией и Францией. И поскольку именно мы помогали Китаю защищаться от этих европейских держав, с Китаем удалось договориться. По Айгунскому договору 1858 года России отошло Приамурье, а по Пекинскому договору 1860 года Приморье. В 1867 году территория сократилась: Россия продала Аляску по два цента за акр. Авченко упоминает: священник Тихон Шаламов, отец Варлама, в 1900 году писал о «вине русских людей, продавших Аляску поистине за тридцать сребреников».
Новые территории нужно было заселять. Еще Ломоносов, который, кстати, предвосхитил идею Северного морского пути, предлагал отправлять на Дальний Восток каторжан. В середине 19 века было найдено, как казалось, компромиссное решение. Каторжных действительно отправляли на новые земли, но им возвращали гражданские права с превращением в казачье войско. В действительности, конечно, эта масса людей так и осталась сбродом, недовольная и ожесточенная нищетой. Пржевальский называл их «самыми грязными подонками общества». С другой стороны, к государственным преступникам за Уралом относились куда терпимее, чем в столицах. Герцен писал: «Простой народ ещё менее враждебен к сосланным, он вообще со стороны наказанных. Около сибирской границы слово “ссыльный” исчезает и заменяется словом “несчастный”»
Важной вехой в развитии Дальнего Востока является основание Владивостока. Авченко говорит, что это событие позволило уравновесить западные и восточные пределы империи: «С основанием Владивостока Россия приобрела не то чтобы законченность, ибо история продолжается, но необходимую стилистическую гармоничность». Важное наблюдение автора состоит в том, что Россия часто развивается «благодаря» мобилизующим угрозам. Сам Владивосток во многом родился благодаря Крымской войне. Проиграв на Черном море, государство обратило внимание на Тихий океан. Позже падение Порт-Артура тоже подстегнуло развитие города, сюда вливались люди и деньги. В Первую мировую снова возник импульс – владивостокский порт был неуязвим для немецких подводных лодок. Есть и другие примеры, которые относятся ко всему Дальнему Востоку. Потеря Порт-Артура и южной ветки КВЖД ускорила достройку Транссиба. И далее процитируем: «Вторжение Японии в Маньчжурию заставило советскую власть восстанавливать Тихоокеанский флот, строить альтернативный Владивостоку Ванинский порт, зачинать БАМ. Не будь агрессии Германии на западе и Японии на востоке, и Россия могла не вернуть себе южный Сахалин». Строить на Дальнем Востоке тяжело и дорого и тем не менее к осени 1942 году в строю было пять основных и пять дополнительных аэродромов. Позже строительство продолжалось.
На сломе эпох, во время революции 1917 года и сразу после нее, Дальний Восток мог пойти по совершенно иному пути. Дело в том, что, когда советская власть еще не установилась на всей территории страны, дальневосточный регион на два года превратился в Дальневосточную республику. Позже она совершенно естественным образом влилась в РСФСР, но миф о ней возродился во время перестройки и позже после распада СССР. Авченко пишет, что в 1992 году «некая Дальневосточная республиканская партия даже потребовала референдума о восстановлении ДВР, угрожая сформировать временное правительство и выступить в ООН и Гааге» <…> Якутия установила на границе с Амурской областью таможенные посты и взимала плату за въезд на «суверенную территорию». Были и еще исторические эксперименты. В 1917-1919 годах на Дальнем Востоке чуть не родилась вторая Украина. Ее территорией могли стать Приамурье и Приморье, а названия звучали «Зеленая Украина» и «Новая Украина». Здесь уже происходили съезды украинцев и выходили украинские газеты. Авченко сообщает, что за этим проектом скрывались украинские националисты, но их остановили сначала Колчак, а потом советская власть, которая предала их суду.
Особой территорией Дальнего Востока стал Еврейский автономный округ. В 1935 году почти каждый четвертый житель этой автономии был евреем, хотя, конечно, всего их было мало – 14 тысяч человек. Селиться здесь никто не хотел, но тем не менее факт неоспорим, в Советском Союзе была предпринята попытка создать национальное еврейское образование задолго до появления Израиля. Сегодня это единственное место на планете, где узаконен идиш. В самом Израиле был возрожден иврит как язык, в отличие от идиш, не скомпрометированный близостью к немецкому. Даже сегодня названия улиц в Еврейском автономном округе двуязычны, хотя евреев уже меньше 1%. А в Благовещенске прямо среди жилых кварталов учёные выкапывают скелеты доисторических ящеров. Здесь были открыты новые, не известные науке динозавры — амурозавр и керберозавр. Все самобытно и причудливо на Дальнем Востоке. На иркутский герб попало мистическое животное бабр, так в Сибири называли тигра. Бабр «занял место в ряду мифических существ как русский ответ европейскому единорогу и азиатскому дракону. Бабр с соболем в зубах на иркутском гербе — символ встречи Юга с Севером».
На Дальнем Востоке все имеет смысл и города возникли не случайно. Их сначала придумали, потом продумали, а затем построили. За их проектами скрываются умы дальновидных стратегов. Дальневосточные города России – это рифмы для западных. Южно-Сахалинск рифмуется с Калининградом, Магадан с Петербургом, Владивосток с Севастополем и Сочи. И ведь как много могло бы родиться еще, если бы ветер истории не подул в другую сторону. В середине 1980-х был задуман еще один проект дальневосточного города недалеко от Комсомольска-на-Амуре. Его имя Баневур. Он должен был стать центром химической промышленности, стройке присвоили статус всесоюзной. Но уже через год выявили проблемы в строительстве, потом осознали экономическую нецелесообразность, а в итоге город законсервировали, то есть попросту бросили. Его так и не построили, новой эпохе было не до строительства городов.
Доказывая важность Дальнего Востока для России, Василий Авченко использует очевидный, но очень уместный и нужный прием – он показывает, что многие люди, сделавшие что-то важное в масштабах всей страны, были связаны с Дальним Востоком. Например, знаменитый фантаст Аркадий Стругацкий, служивший здесь военным переводчиком с японского, участвовал в спасательной операции после того как цунами смыло Парамушир. В итоге Северо-Курильск пришлось строить заново, а также создавать систему предупреждения о цунами. Другой пример – это «настоящий человек» Маресьев, выведенный в знаменитой повести Полевого. Книга начинается с апрельского дня 1942 года, но у этого рассказа есть менее известная дальневосточная предыстория: «Путь Маресьева к небу начинался на Дальнем Востоке. Именно здесь он стал необыкновенным, железным — тем самым «настоящим». Маресьев имел слабое здоровье, в детстве тяжело болел малярией, потом добавился ревматизм. Путь в летное училище, о котором он мечтал, был ему заказан. В итоге ему предложили ехать на строительство Комсомольска-на-Амуре. Он мог бы отказаться, но женщина-врач ему напророчила: если отправишься туда, все твои болезни пройдут. Пророчество сбылось.
Первые Герои Советского Союза совершили подвиг на Дальнем Востоке. Ими стали семь летчиков, спасавших челюскинцев. Звание Героя было введено специально для них. Лучшие советские маршалы - Жуков, Конев, Рокоссовский – тоже были связаны с Дальним Востоком. Вообще в России о военной истории восточных пределов империи знают сравнительно мало. Например, в 1854 году имела место героическая оборона Петропавловска, когда меньшими силами был отбит десант англо-французской эскадры. Эта была серьезная победа в Крымскую войну, но она теряется на фоне более известных событий. В 1899 году Владимир Соловьев в «Трёх разговорах о войне, прогрессе и конце всемирной истории» писал о том, что воинственные нации цивилизуются и теряют боевые навыки, поэтому войн, по крайней мере, в Европе больше не будет. Чуть позже во время русско-японской войны военный корреспондент Джек Лондон писал о том же – счет жертв в войнах будущего сведется к нулю, сильный покажет силу, а слабый автоматически сдастся. Как показала история, подобные взгляды были ошибкой. Борьба народов в 20 веке приобрела еще больший размах.
После революции на Дальнем Востоке наблюдалась «мирная интервенция». К 1926 году корейцы составляли четверть населения Приморья, а в ряде районов были национальным большинством. В начале 1930-х начались стычки и участились случаи шпионажа. Опасаясь, что корейцы будут работать на японцев, власти СССР впервые утвердили решение о поголовной депортации корейцев по этническому признаку. Многие ужасались репрессиям конца 1930-х. В 1937-1938 годах действительно расстреливали востоковедов и военачальников. Однако Авченко уточняет: безумная шпиономания расцвела не на пустом месте. Руководству страны было чего опасаться.
С Японией отношения были конфликтные. Сегодня известно о планах Японии выйти на Транссиб, что грозило Москве потерей Забайкалья, Приамурья и Приморья. В Японии уже нашли кандидата на должность главы прояпонского государства «Сибирь-го». После войны на токийском трибунале выяснилось, что линия разграничения зон немецкого и японского влияния должна была проходить в районе Омска. Японское правительство даже печатало особые рубли для оккупированных территорий СССР. Кульминацией противостояния до начала Второй мировой войны стали бои на Халхин-Голе. Но значение этих сражений побудило отдельных историков считать началом Второй мировой войны не нападение Гитлера на Польшу, а именно этот советско-японский конфликт. Масштаб боев был действительно велик, о чем пишет цитируемый Авченко историк Вячеслав Кондратьев: «Развернувшиеся на Халхин-Голе воздушные битвы с участием 200–300 самолётов являлись беспрецедентными в истории авиации вплоть до начала знаменитой “Битвы за Англию”. Да и во времена Второй мировой сражения такого масштаба происходили нечасто».
Но не все наши соседи на Дальнем Востоке были врагами. Мы дружили с Монголией и Китаем. Вообще мы мало знаем о монгольском ленд-лизе, а ведь он был. В годы войны Монголия поставила СССР полмиллиона неприхотливых лошадей, которые в итоге вместе с советским танком дошли до Берлина. Еще из Монголии шли мясо, шерсть, кожа, мех, вольфрам. СССР был единственной страной, который признал независимость провозглашенной в 1924 году Монгольской Народной Республики. Она могла бы войти и в состав СССР, во всяком случае её считали неофициальной шестнадцатой республикой Союза. Даже современная монгольская письменность была создана на основе кириллицы.
Что касается Китая, то ему помогали мы. Помощь этой стране была государственной политикой СССР, а советские летчики воевали в китайском небе, причем добровольцев было больше, чем требовалось. Город Харбин в 1920-1940-х годах вообще был центром русской культуры. Здесь рождались и развивались русский фашизм Родзаевского, национал-большевизм Устрялова и теософия Рериха. Влияние Устрялова испытал Сталин, а Троцкий прямо называл Сталина устряловцем.
Василию Авченко интересно все, и он касается даже этимологии слов: «Рында» обязана своим появлением недоразумению: при Петре иностранные офицеры, обучавшие матросов, нередко отдавали команды на английском, и Ring the bell превратилось в «Рынду бей». Точно так же английское Yes превратилось в «Есть!»
Мы уже говорили о желании автора доказать, что Дальний Восток – это полигон России. И действительно, здесь было создано много важного и интересного. Фармаколог Израиль Брехман изучал здесь женьшень и создал вещество «каприм» (Кахетия + Приморье), снижающее тягу к алкоголю. На основе каприма в Грузии получили грушевую беспохмельную водку «Золотое руно». Проект был многообещающий, но все оборвалось с началом сухого закона при Горбачеве. В 1960-х был получен растительный аналог желатина агар-агар, позволивший технологу-кондитеру из Владивостока Анне Чулковой разработать особый рецепт конфет «Птичье молоко». Отметим также, что полностью усвоить восточную кухню у русского человека на Дальнем Востоке не получилось. Крабы и гребешки еще могут войти в его рацион, но страстной любви ко всем дарам моря у него нет. Рыбные рынки японской Осаки или корейского Пусана не сравнятся с владивостокскими.
В России, конечно, изначально понимали важность Дальнего Востока, но вот личный интерес политических руководителей развился не сразу. Из царей здесь не было никого, разве что цесаревич Николай, будущий император Николай II, посетил Владивосток и Хабаровск на обратном пути из Японии в 1891 году. Сталин бывал разве что в Сибири и то в ссылке, да еще в 1928 году, а на Дальний Восток посылал Жданова и Микояна. Первым лично приехал Хрущёв, Брежнев бывал трижды, но чаще всех бывал Путин.
Повторим важную мысль Авченко: Дальний Восток для России не то же, что Индия для Британской империи. Это не колония. Поэтому Британия потеряла Индию, а мы Дальний Восток потеряем вряд ли. На Дальнем Востоке мы «сделали Россию», и прорицатели его отделения от государства просто не понимают сути истории. И не нужно бояться так называемой «желтой угрозы», только якобы, по мнению автора, исходящей от китайцев. Ответ прост: ни Приамурье, ни Приморье никогда не входили в состав Китая. Те, кто в России ожидает агрессии Китая на Дальнем Востоке, напоминают представителей западного мира, которые думают, что Россия хочет захватить весь мир.
Мы по-прежнему хорошо понимаем ценность этого региона, как и ценность Арктики: «Соглашение Шеварднадзе-Бейкера 1990 года, по которому американцам досталась часть советского шельфа Берингова моря, — наша территориальная потеря. Решение ООН 2014 года, признавшее Охотское внутренним морем России, — наше территориальное приобретение. Россия не видит берегов. У нас нет границ — только горизонты». В России все было и все есть. Советская Кремниевая долина в Зеленограде появилась раньше американской.
Каково же отношение Василия Авченко к нашей дальневосточной истории? Конечно, он скорее ее прославляет и вовсе не демонизирует. Он признает, что время и место были суровые, не для нежных людей. Поэтому имели место и насилие, и жесткость. Но в этом было что-то подлинное и настоящее. А что сейчас? На это автор может ответить только горьким вопросом: «Почему у нас принято считать элитой не профессоров или офицеров, а модных бесполезных идиотов?» Между тем, советские герои были даже не только героями, но еще и святыми: «Судьбы лётчиков и космонавтов отсылают к житиям мучеников, богатырей, святых: Покрышкин, родившийся в день иконы «Благодатное небо», Маресьев, излечившийся чудесным образом от хворей и летавший без ног, Гагарин, в нимбе скафандра вознёсшийся на небо…» Противостояние СССР и США было реальной, настоящей историей. Теперь она осталась только в Корее, о чем Авченко пишет очень выразительно:
«На корейско-корейской границе, в «демилитаризованной зоне» всего-то в полусотне километров от Сеула, продолжается 1953 год. По разные стороны стоят молчаливыми изваяниями худощавый северокореец в форме, напоминающей старую советскую, и дюжий американец. На расстоянии не то что выстрела — прыжка. Их лица непроницаемы. Когда они встречаются взглядами, в воздухе проскакивают электрические разряды. Огонь прекращён, но не погашен; здесь, где сохранился реликтовый кусочек железного занавеса, соприкасаются антимиры. Чувствуется напряжение настоящей жизни, нерва истории, а не глобального Голливуда вперемешку с Диснейлендом. Больше таких мест на Земле нет».
И, кстати, автор «Иероглифа пространства» призывает не верить в мифы о Северной Корее. Он там был четыре раза и с уверенностью утверждает, что страна, конечно, небогата, но уровнь жизни постоянно растет.
«Ужастики о голоде, лагерях и массовых расстрелах имеют примерно такое же отношение к действительности, как рассказы советских диссидентов на Западе о том, что в СССР едят младенцев, или нынешние страхи московских политологов по части «китайской угрозы» для Дальнего Востока».
О правах человека он пишет следующее, цитируя доктора исторических наук Сергея Курбанова:
«Рассматривать проблему прав человека в Северной Корее с точки зрения истории и культуры западной цивилизации не представляется корректным… С точки зрения как властей, так и граждан КНДР, в этой стране восточноазиатской культуры нет нарушений прав человека». Права человека в западном понимании оказываются для КНДР вторичными: главное — независимость государства, без которой всё остальное теряет смысл.
Авченко даже говорит о том, что северокорейские идеи чучхе актуальны для России. Сегодня не мы себя изолируем, это западный мир изолируется от нас. Новый железный занавес не губителен, а спасителен для нас, нужно это просто понять и признать. И вообще идеи чучхе – это роскошь, которую могут позволить себе единичные страны - те, у которых есть все. Поэтому книга «Дальний Восток. Иероглиф пространства» - это не просто взгляд на историю России, это ее осознание, признание нашего независимого и самобытного пути. А также преемственность этого пути: «В советских гимнастёрках угадываются косоворотки, в васнецовских будённовках — богатырские шлемы, в космических ракетах — церковные купола».
Сергей Сиротин