noblit.ru
За книгу «Вор, шпион, убийца» известный писатель Юрий Буйда получил в 2013 году третью премию «Большой книги». Если смотреть только на название, то можно ожидать от романа каких-нибудь головокружительных приключений в экзотических исторических декорациях. Но в действительности все гораздо проще: перед нами самые обычные воспоминания, построенные по самым стандартным правилам. Писатель движется от своего детства ко взрослой жизни, описывая людей, которых встречает, и места, в которые попадает. Однако эту книгу нельзя назвать «общим местом». Несмотря на то, что описанные реалии хорошо известны даже тем, кто не застал СССР, книга Юрия Буйды показывает, что еще не все сказано на эту тему. Советское прошлое неисчерпаемо, и как бы ни была однообразна та жизнь все равно можно посмотреть на нее с новой точки зрения, поделиться новыми наблюдениями, подметить что-то необычное. Юрий Буйда на страницах этих книги вовсе не обличитель в духе Солженицына и вовсе не приветствует демократические перемены с приходом Ельцина. Тот же Ельцин для него – не герой и не злодей, а просто неизбежная переходная фигура. Интонация Буйды совершенно другая. Он как бы говорит: да, было плохо, но мы не знали другой жизни, а значит, не знали, что такое хорошо. То есть не так уж плохо все было.
Хотя, конечно, «Вор, шпион, убийца» книга о том, что все было довольно печально. Советскому руководству не удалось изменить человека, человек остался гнилым. Мемуары Буйды – это как раз панорама гнилых советских людей, которым не нужен рост производства и светлое будущее. Им нужна только выпивка, они вступают в беспорядочные сексуальные связи и даже убивают. И в обычную жизнь, бывает, просачивается зековская культура. Здесь могут убить в прямо в кинотеатре, потому что кто-то проиграл зекам в карты место в ряду.
Мы начинаем путь вместе с юным героем в 1950-х, когда эхо войны слышно во всем. И это понятно, ведь война кончилась каких-то пять-десять лет назад. Позже отец расскажет сыну, как это было и как, в частности, его чуть не расстреляли. Отец сбил из ручного пулемета «Юнкерс», но это стало не подвигом, а наоборот, почти предательством, потому что таким образом врагу было раскрыто расположение воинской части. Отца привязали к сосне, накинули на голову мешок. Опыт Достоевского – через несколько секунд его должны были расстрелять. Спас от смерти случайно проезжавший генерал-лейтенант, но отец уже успел изрядно наложить в штаны. Но все позади, настала мирная жизнь.
Детство героя происходит в Калининградской области с ее бумажной промышленностью, семья ютится в квартире без удобств, отец работает на фабрике. Дети играют в войнушку и, случается, надевают и теряют отцовские медали. Буйда пишет о том, что их за это даже не сильно ругали: «взрослые в те годы старались забыть о войне, жить будущим и не придавали такого значения своим боевым наградам, как при позднем Брежневе». И тем не менее, какой бы ни был праздник, годовщина революции или Новый год, все поднимают тост «За Победу!»
На бумажную фабрику постоянно приходят составы с макулатурой для переработки, и по тому, что приходит, можно понять какая политическая обстановка на дворе. Когда СССР поссорился с Китаем, стали привозить труды Мао Цзедуна, изъятые из всех магазинов и библиотек. При Хрущеве стали привозить и труды Сталина. Сталин вообще начал исчезать из жизни, убрали его статую с площади, убрали портреты, в разговорах его имя перестали упоминать. Для нашего героя важно другое: доступ к этим книгам, предназначенным для утилизации, позволял их брать домой. Речь здесь, конечно, не о Мао и Сталине, а об энциклопедиях и справочниках, Пушкине и Тургеневе, которые кочевали со свалки на домашние книжные полки. Кто бы мог подумать, что народной любви не дождутся ни Хрущев, ни Брежнев? Это и становится основой советского пессимизма, неверие своим вождям. Когда юный герой спросил соседа, правда ли, что он будет жить при коммунизме, сосед ответил, что первым в коммунизм попадет Хрущев – вперед ногами. При Брежневе лучше не стало, страна вступила в эпоху безвременья. Буйда выражает самую суть той жизни буквально в одной фразе: «людей согревало неживое тепло, выделявшееся при гниении истории». Это было время оцепенения и безмыслия. Вроде бы вожди обещали приближение эпохи всеобщего благоденствия, однако советское государство не могло обеспечить себя даже простейшими вещами. Даже одежды не было. Шапки, шарфы, свитеры и рукавицы шили не из нормальной ткани, а из «кромки» - обрезков сукна, на котором на бумажной фабрике сушилась бумага, пропитываясь каолином. По городу ходила шутка: «Не всякий английский лорд может позволить себе такую дорогую шерсть». В действительности же носить такую одежду было то же самое, что носить битое стекло. А в аптеке можно было без проблем купить только анальгин, ацетилсалициловую кислоту и презервативы. Даже минеральную воду «Боржоми» и «Ессентуки» выдавали только по рецептам, причем запас воды хранился в кабинете заведующей. Вот еще несколько трагикомичных зарисовок советской жизни:
«Однажды я стоял у окна в своем кабинете на втором этаже и с тоской взирал на книжный магазин напротив. На двери его было написано «Ценность книги ничем не измерить, книга в мир открывает двери», а ниже табличка с надписью «Закрывайте двери!». Справа от книжного магазина – кинотеатр: на три ряда кресел в середине зала билеты там не продавали – в любую минуту на людей могла обрушиться потолочная балка. Рядом, на почте, висел лозунг – «За связь без брака!»
«Вор, шпион, убийца» - это не только летопись советского времени, но и история любви автора к литературе. И это одна из загадок этой книги и вообще жизни: как ребенок, росший в окружении алкоголиков, полубандитов и людей, которым ничего не надо, смог пробудиться к высокому искусству? Все началось с «Ревизора» Гоголя. Прочитав это произведение, герой пришел к выводу, что это не литература. Это «нечто, выше чего ничего не может быть». Позже он открыл для себя Кафку. Юный Буйда не просто восторгается прекрасными образцами литературы, он их по-своему пытается понять. Про Кафку он пишет, что тот «заглянул в эпоху после психологизма». Что его книги написали себя сами, без участия автора: «Проза его – это проза сама по себе, это мир сам по себе, жизнь сама по себе со всей ее глубинной абсурдностью, фатальной непоправимостью и завораживающей правдивостью, не имеющей ничего общего с правдоподобием. Это в чистом виде Ding an sich, это безымянное хтоническое чудовище во тьме, вне истории и вне морали, не нуждающееся в нашем сострадании или понимании. Он тот «Освенцим» в литературе, после которого можно делать что угодно, даже писать стихи, но нельзя делать вид, будто ад – это другие». И даже более того, Кафка для Буйды – это граница, после которой литература больше невозможна, по крайней мере, пока. Человеку нужно интегрировать представление о себе как о полном ничтожестве, и только тогда, может быть, удастся сказать новое слово.
Опыт чтения закономерно приводит к желанию писать, и вот тут мы понимаем смысл названия книги. Его проясняют слова одной библиотекарши, которая сказала герою, что писательство – это «ремесло вора, шпиона и убийцы. Писатель подглядывает, подслушивает, крадет чужие черты и слова, а потом переносит все это на бумагу, останавливает мгновения, как говорил Гете, то есть убивает живое ради прекрасного…» В советские годы Буйда пробует писать стихи, и даже просит посторонних отпечатать их на машинке, но до печати доходят рассказы, написанные уже в постперестроечную эпоху. Однажды он написал большой художественный текст о колхозе, не избегнувший стандартных (то есть разрешенных) героев и сюжетных решений. Была реальная возможность опубликовать эту работу, издательство уже выслало правки окончательного варианта, но в последний момент автор осознает всю ничтожность такой «стандартной литературы». Он просто идет и сжигает рукопись, понимая, что написанное им – пусто и мертво. В этот момент он переживает нечто поистине фундаментальное и экзистенциальное: «я скорчился от невыносимого стыда, такого болезненного, такого всепроникающего, что сполз со стула, лег на пол и замычал, замычал… Мне казалось, что я с ног до головы покрываюсь волдырями, струпьями, какой-то липкой гадостью и превращаюсь в омерзительное животное…» Так, через опыт потерь и переоценку ценностей, по-видимому, и становятся настоящими писателями. Напрашивается, конечно, аналогия с уничтожением второго тома «Мертвых душ», на что автор иронически замечает: моя повесть – это не «Мертвые души», поэтому в ее сжигании нет ничего трагического или драматического; если это и был акт, то скорее гигиенический.
Писательство – это, безусловно, высокое призвание, но большую часть времени автору приходится заниматься делами вполне прозаическими. Он некоторое время учился на филологическом факультете, каким-то образом умудрялся в 1967 году слушать «Битлз», потом попал в районную газету, после чего в более крупную. Жизнь в Советском Союзе противна, а работа скучна. Буйда ездит по колхозам и совхозам, берет интервью у доярок и пишет фальшивые тексты о том, как они охвачены энтузиазмом в стремлении строить социализм. В советской журналистике все очень строго: есть о чем можно писать и о чем нельзя. Нельзя было писать о том, в колхозах коров кормят только еловой мукой, тогда как она должна была составлять только часть рациона. «Нельзя было писать и о том, что свиней кормят рыбой. И еще нельзя было писать обо всем, что предусматривалось «Перечнем сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати», который хранился у главного в сейфе: о воинских частях, стоявших на каждом углу, о вылове неполовозрелых крабов, о реальных цифрах падежа скота, о приказе Минздрава, которым строго ограничивалась выдача больничных листов трудоспособному населению и медицинская помощь – старикам…»
Через годы такой работы он почти возненавидит журналистику и начнет подумывать о смене деятельности. Собственно, он поэтому долго и не понимает, как делать литературу на таком материале. Доярки, они же не витают в высоких сферах, их беспокоит только то, что муж пьет и крыша протекает. Будущий писатель почти презирал их мелкие натуры, пока неожиданно не наступил перелом в его мировоззрении. Он вдруг почувствовал, что и это может быть материалом для высокой литературы («я чувствовал их соприродность всему высокому, что любит в нас бог, и всему низкому в нас, пащему, что предназначено дьяволу, чувствовал их неосознанное стремление к божественному полету и непреодолимую тягу к дьявольскому саморазрушению, постепенно приходя к мысли о том, что эти люди и есть «мои люди» – со всей их растительной скудной жизнью, которой не позавидовали бы даже дождевые черви, со всеми их грязными ватниками и обветренными корявыми руками, напоминающими уродливый корень мандрагоры, со всей их любовью и ненавистью…») И совершенно непонятно, как переделать русского человека, чтобы он стал лучше. Буйда приводит вот такую цитату, и эти слова ее автор выстрадал кровью:
«Перебирая в тот вечер библиографические карточки, на обороте которых я делал выписки из книг, наткнулся на цитату: «Как перед Богом по совести говорю, после 19 лет лишения свободы, что в этот день 1825 года я был прав по чувству, но совершенно не знал черни и народа русского, который долго, очень долго должен быть в опеке правительства; его разврат, пороки, изуверия, невежество требуют сильной централизации правления, и одно самодержавие может управиться с этим Амоханом. Боже, прости меня! В полночь 14 декабря». Эту запись в дневнике Александр Якубович, декабрист, «Дантон новой революции», вызывавшийся убить Александра I, сделал в ночь на 25 декабря 1843 года.»
Казалось бы, Калининградская область – это место с особой историей, которую интересно было бы изучать. Во всяком случае, герой умеет прочувствовать здесь пространство мифа, увидеть «образ утонувшего в вечности города королей», оказаться «в этом историческом зазоре, в этой напряженной неопределенности бытия». И он сам в этих фантазиях становится королем почти в эзотерическом смысле. Но советскому человеку, приехавшему сюда жить, похоже, на это наплевать. Еще в юности Юрий Буйда осознал, что его малая родина особенная, и она не похожа ни на Украину, ни на центральную Россию, которые он посетил, когда ездил к родственникам родителей. Рядовому обывателю эти отличия интересны только с материальной точки зрения. Этот обыватель хотел бы найти сокровища, которые, как он убежден, оставили убегающие немцы. Ведь что увидели советские переселенцы в Восточной Пруссии? «Каменные дома под черепичными крышами, мощеные дороги, газовые плиты, унитазы, водопровод в деревнях, медные дверные ручки, напольные часы – у людей, которые так жили, не могло не быть сокровищ». Вопросы же о прошлом этой земли «возникали и тотчас угасали», потому что терялись на фоне каждодневных дел.
Вспоминания детство, а потом и молодые годы, Буйда отказывается их идеализировать. Говоря откровенно, его детство было не таким уж невинным и чистым, чтобы, возвращаясь к нему, можно было обрести духовное очищение. Были у него в тот период поступки неприглядные и даже неэтичные. Например, он как-то завел щенка, уверенный, что будет всегда о нем заботиться, а в итоге оказалось, что щенок стал ему обузой. А когда щенок вырос и, по-видимому, заболел рахитом, его потребовалось убить, что юный Буйда и попытался безуспешно сделать молотком. В общем, на такое детство идеалы Руссо не распространить. Не лишено оно было и весьма откровенных сексуальных фантазий («Воображение мое было отважным и бездомным, как Эрос. Мой д’Артаньян такое вытворял с Анной Австрийской, что Дюма и не снилось»). Однако писатель связывает с детством другой идеал – цельности.
Юрий Буйда прожил детство и юность и маленьком городке, а это как раз значит, что он смог увидеть советскую жизнь во всей ее убогой красе. В маленьком городке выбор беден, а там, где нет выбора, особенно чувствуется сухой остаток. Для него это место дорого сердцу и отвратительно уму. Однако и здесь, в типичной провинции, находится место для простых истин, исходящих от тех, кто уже прожил жизнь. Мать научила сына тому, что в жизни не бывает трагедий, а бывает либо любовь, либо пустота. И что для понимания чужой жизни нужно прожить свою. Врач-педиатр открыла ему, что человеческая греховность – это не только балласт, но и трамплин; человек может и должен черпать силы в осознании собственной порочности. А бабушка поведала, что героем быть хорошо, но еще лучше быть праведником. Героев только уважают, это «разовые» люди, но любят именно праведников, они вечные. Вероятно, именно эти истины, а также опыт чтения и опыт жизни и привели в итоге к тому, что Юрий Буйда стал вором, шпионом и убийцей. И в том, что он только такой и никакой иной, у него нет ни малейших сомнений. Что касается жизни в Советском Союзе, то другой у него просто не было, «как у греков не было ничего, кроме Трои, которую они так проклинали».
Сергей Сиротин