noblit.ru
Марион Пошманн – признанный поэт в Германии, она получила две ведущие немецкие поэтические награды. На рубеже 1990-х она изучала литературу и славистику в Бонне и Берлине. Однако ее роман «Сосновые острова», вошедший в короткий список Международной Букеровской премии 2019 года, к жизни и культуре славянских народов не имеет никакого отношения. Он посвящен Японии, а точнее мечте современного европейца о Японии, который в Стране Восходящего Солнца ищет утешения от своих тревог. Западные критики не смогли определиться, то ли видеть в этом романе сборник стереотипов, то ли признать в нем попытку проникнуть в мировоззрение японцев. И правда, то, что главный герой видит, приезжая в эту страну из Германии, довольно стереотипно и местами даже карикатурно. Даже в самолете до Токио непременно показывают фильмы про самураев, причем сразу несколько. Но верно и другое, в романе действительно проводится нечто вроде анализа, когда герой-европеец пытается понять особенность жизни и культуры японцев. На русский язык роман не переводился, но он доступен в английском переводе. Собственно, наличие английского перевода - это необходимое условие для претендентов на Международную Букеровскую премию.
Точкой, с которой все начинается в книге, является бессознательный импульс. Гилберт, преподаватель университета, видит сон, в котором жена изменяет ему. Проснувшись, он не делает ни малейшей попытки подвергнуть сон критике и убеждает себя, что так оно и есть в действительности. Он перечисляет себе странности жены, подмеченные им за последнее время, напоминает себе о ее холодности и отчужденности и вместо того, чтобы прояснить ситуацию в откровенной беседе, решает отправиться в Японию. Гилберт – обычный преподаватель, даже не полный профессор. Вероятно, у него были способности пробиться выше, но жестокий мир уже в юности уничтожил в нем желание бороться. Он читает лекции, и тема их весьма специфична. Он рассказывает студентам о бородах, особенностях моды касательно ношения бороды, связи бороды и культуры, и так далее. Эти исследования он некогда проводил сам, итогом чего и стал курс лекций. И вот, всю жизнь занимаясь Европой, он принимает решение поехать в Японию.
Все происходит очень быстро. Гилберт садится в самолет, потом выходит в токийском аэропорту и едет на такси до отеля. Когда он уже в Японии, его жена Матильда даже ничего не подозревает. Гуляя позже в городе, Гилберт на железнодорожной платформе встречает молодого человека с карикатурным именем Йоса Тамагочи. Тамагочи – это, как известно, японская электронная игрушка из 1990-х в форме яйца, виртуальный домашний питомец, которого нужно было кормить, развлекать и так далее. Вряд ли Тамагочи является исконным японским именем, то есть молодого человека с таким же успехом можно было назвать Тетрисом. Этот Йоса Тамагочи, как замечает Гилберт, хочет прыгнуть на пути, и Гилберт его останавливает. С этого момента между ними завязываются причудливые отношения. Они не друзья и не родственные души, скорее просто компаньоны или попутчики. Йоса ужасно говорит по-английски, поэтому полноценное общение между ними затруднено. Гилберт приводит Йосу в отель и понемногу кое-что о нем узнает.
Йоса Тамагочи – это действительно очень стереотипный молодой японец. Он только что хотел уйти из жизни, а в общении с Гилбертом постоянно вежливо кивает и просит прощения. Стереотипен и сам его интерес к самоубийству. Всем хорошо известно, что современная Япония – это не только страна с высоким уровнем жизни, но и страна с жесткими социальными нормами. Для многих, не выдерживающих традиционного давления долга, самоубийство становится единственным выходом. У Йосы в спортивной сумке есть даже путеводитель для самоубийц, где дан обзор мест, где лучше всего уйти из жизни. Так и Гилберт вслед за Йосой ездит по этим местам, хотя у него свой интерес – он хочет повторить путь Мацуо Басе, знаменитого сочинителя хайку, который однажды совершил путешествие на север Японии и посетил сосновые острова Мацусима, итогом чего стал лирический дневник. Поэтому сначала Йоса и Гилберт отправляются в лес самоубийц Аокигахара, потом возвращаются в Токио, после чего едут на север к сосновым островам. Правда, их пути расходятся. Разминувшись, они теряют друг друга, и в итоге Гилберт приезжает в Мацусиму один. Здесь он переживает экзистенциальный, в чем-то даже экстатический опыт.
Принципиальный момент в поступках Гилберта – это то, что они ведомы бессознательными импульсами. Они не обязательно имеют под собой реальную основу, но Гилберт принимает их как истину. Когда он видит сон об измене жены, Марион Пошманн пишет так: «Это было безошибочным предупреждением из бессознательного для его наивного и ничего не подозревающего эго». Возможность измены с ее стороны, впрочем, представляется ему закономерной. Он всегда боялся, что слишком скучен для жены. Со стороны в их совместной жизни все было в порядке, но в долгосрочной перспективе он ничего не мог ей предложить, никакой динамичной жизни, никаких откровений своего ума или глубины характера. Сейчас для Гилберта полет в Японию – это следование законам необратимости. В самолете, летящем в Токио, он убеждает себя, что все делает правильно, что его поступки были неизбежны и что они всегда будут неизбежными, и это не столько его мнение, сколько «мнение мира».
Однако Гилберт – не просто игрушка своих страстей. Он человек серьезного интеллектуального труда, он умеет замечать и видеть, находить связи и делать оригинальные выводы. Интересно его рассуждение о «чайных» и «кофейных» странах. В странах, где пьют преимущественно чай, по его мнению, всегда есть налет мистицизма. Вот что в этом ключе говорится о России, которую Гилберт считает «чайной»: «Он никогда бы сам по доброй воле не поехал в Россию, страну, где люди принуждены воображать себе базовые потребности каждодневной жизни вроде банальной чашки молотого кофе». Переводчик использовал здесь оригинальную конструкцию, над которой приходится поломать голову: “a country that urges its people to imagine the basic needs of everyday life into existence”. То есть в некотором смысле жители России как бы мечтами заставляют существовать такие вещи как чашка кофе. Японию Гилберт называет абсолютной «чайной» страной, с ее «страшно длинной, чрезвычайно проработанной и по-настоящему уничтожающе претенциозной чайной культурой». Зачем он вообще сюда летит, если побаивается «чайных» стран?
Ответ опять же лежит в его бессознательном, которое воспринимает Японию как страну покоя. В действительности он очень немного знает об этой стране. За всю жизнь он всего-то посмотрел пару японских фильмов и никогда не мог рассказать по памяти хайку. В Токио он сходил на представление театра кабуки, но ему оно показалось скучным. Таким же скучным, ему, исследователю культуры, показался балет, на который он ходил с женой в Европе. Во время представления он суетился на своем месте, страдая от скуки, и обещал себе быть твердым с женой и сказать нет, если она попросит составит ему компанию снова. Позже Гилберт, правда, поделится в письмах кое-какими знаниями о Японии, но цель его появления здесь – это не получение книжных знаний. Его цель – получение реального опыта жизни, такого же, какой имел Мацуо Басе. Уже в первый день в Токио Гилберт испытывает сложные ощущения: «он чувствовал себя по-настоящему прозрачным, но эта прозрачность не имела ничего общего с легкостью, а была скорее проявлением его слабости. Его способность занимать место, вытеснять воздух с целью заместить его своим телом, казалась странным образом ослабленной». И первые впечатления от страны тоже не совсем позитивны, люди кажутся ему сделанными из пластика и источающими антисептическую ауру. Но это не мешает ему ясно видеть свой план, который он называет «проектом ухода». Пытаясь повторить путь Мацуо Басе, Гилберт берет с собой только травелоги поэта и кожаный ранец. Он намерен жить в соответствии с принципами аскетизма, сдержанности и смирения, присущих «нищему духом». Этот план требует от него разрыва с обществом и его условностями, с «давлением вездесущего турбокапитализма». Его путешествие в полной изоляции нацелено на обретение «автономности», которая очень сильно отличается от свободы послушных граждан, которую те получают за деньги.
Вроде бы Гилберт мало знает о Японии, тем менее попадаются в книге наблюдения, которые все-таки свидетельствуют об обратном или, во всяком случае, о знаниях Марион Пошманн. Например, Йоса сообщает о том, что его раздражает синий диодный свет на станциях. Как раз потому, что этот свет специально был установлен для самоубийц вроде него, так как считалось, что «позитивный и дружелюбный» синий цвет может поднимать настроение.
Гилберт, может быть, не самый достойный представитель европейской интеллектуальной интеллигенции. Человек он в общем-то посредственный. Однако Марион Пошманн не отказывает ему в праве на духовные открытия. И оторванная от реальности картинка о Японии, существующая в голове Гилберта, в итоге превращается для него в реальный жизненный образ, способный дать откровение. Например, гуляя с Йосой по лесу самоубийц Аокигахара, он видит вечнозеленые иголки сосен и вдруг чувствует, что мог бы всю жизнь посвятить этим соснам, которые, когда смотришь на них, будто удаляются, не позволяя описать себя никаким языком. Он мог бы постичь эти деревья в их частности и их целостности и погрузиться в сам вопрос об их существовании, возможном или невозможном. Он перечисляет оттенки зеленого, которые видит в лесу: зеленый как в магазине, неуловимый зеленый салата, блестящий зеленый хорошо вымытого яблока, горький зеленый шпината, нежный зеленый укропа, возбуждающий зеленый зубной пасты. Все для него играет красками, вряд ли он замечал такое в родной Германии. Позже Йоса даст ему любопытные сведения о соснах. Японская красная сосна («акамацу»), которая часто встречается в лесах, считается женской, тогда как черная сосна («омацу»), встречаемая обычно на побережьях, считается мужской. Это различие стало темой классической японской литературы, в сюжетах которой две древние сосны, мужская и женская, росли вдали друг от друга, но были объединены духом. Для Гилберта это становится очередным примером сновидческой реальности Японии. Он признается себе, что сосны интересуют его больше всего. В сущности, только на сосны он и обращал внимания, игнорируя многочисленные листопадные деревья. Автор сообщает о японских соснах и еще кое-какую интересную информацию. Вообще они растут исключительно на японских островах и в некоторых регионах Кореи. Попытки посадить их на побережье Северной Америки не увенчались успехом, деревья тут же подхватили болезни и умерли. В Японии же это дерево хорошо уживается на побережье, оно терпимо к соленой воде и выдерживает соленые ветры без каких-либо проблем. Из дерева этих сосен делают сцены для представлений театра Но, потому что оно не скрипит.
После того, как они откажутся искать место для самоубийства Йосы, Гилберт вместе с молодым человеком отправляются повторить путь Басе. И здесь Гилберт сравнивает себя с японским поэтом. Он отмечает, что взял с собой примерно столько же, сколько брал Басе. Разве что у Басе было еще пару кимоно – для того, чтобы спать ночью под открытым небом, и для купания. Они посещают Асино и останавливаются у знаменитой ивы. Когда-то здесь бывал и Басе и отдыхал в тени дерева. Эта ива была символом душевного спокойствия перед лицом преходящего мира. Впрочем, Гилберт здесь улавливает противоречие. В японской поэзии для него есть что-то вроде недостатка последовательности. Дело в том, что иногда дерево символизирует быстротечность мира, а иногда, наоборот, постоянство в потоке мимолетного. Гилберта это почти раздражает, и он хотел бы спросить Йосу, что он думает об этом противоречии, которое наверняка разрешимо для любого японца, а для неяпонца представляет собой коан, к которому невозможно подступиться.
В письмах жене Гилберт начинает рассказывать о размышлениях крупнейшего писателя Японии Дзюнъитиро Танидзаки (хотя откуда у него эти знания, если он посмотрел всего-то пару японских фильмов?) Танидзаки говорил, что японская культура – это культура скрытого, культура тени. И вот, уже прибывая в отель в Мацусиме, Гилберт уже видит как бы примеры этой культуры: тени изливаются из рукавов сотрудника приемной, проливаются из-под кровати, погружают половину комнаты в неопределенный мрак, каждый предмет на столе занимает ровно отведенное ему место и не занимает лишнего, даже старый телевизор кажется «пришедшим из царства теней», как, впрочем, и вся комната.
Поездка Гилберта в Японию не была «образовательным путешествием в европейском смысле, которым годами можно будет хвалиться в будущем, как когда, например, кто-нибудь едет в Рим и после этого становится человеком, который видел Сикстинскую Капеллу, Колизей, бани и портрет Иннокентия X. Его наблюдения за природными феноменами не были связаны ни с искусством, ни с архитектурой, ни с историей, они были мягкими и загадочными, и если даже попытаться выявить здесь образовательную пользу, ее невозможно было объяснить или восстановить в памяти впоследствии». Оказываясь в Мацусиме, Гилберт хочет прийти к образу сосны через реальность сна и фантазий, которые для него между тем составляют базу реальности. Его «проект ухода» в целом оказывается успешным, потому что в итоге в его жизни даже намечаются подвижки в сложных отношениях с женой. Поэтому, даже несмотря на то, что Гилберт любит не Японию, а только ее бессознательный образ, путешествие в страну мечты оказывает на него терапевтическое воздействие. Книга Марион Пошманн показывает, что для невротика-европейца еще не все потеряно и иногда спасение можно найти на Востоке.
Сергей Сиротин