noblit.ru
Михаил Елизаров – многосторонний творческий человек. В литературном мире его знают как писателя, но он еще и музыкант, исполняющий свои песни. Елизаров начисто лишен мании величия. Он приветствует пиратство, выступает против сокращения школьного курса классики в пользу современных авторов и вполне допускает, что его самого через несколько лет читать никто не будет. Он творит, чтобы получать радость. И если написать книгу и соответственно получить от нее радость непросто, то от исполнения песен радость возникает сразу же. В 2008 году Елизарову была присуждена премия «Русский Букер» за роман «Библиотекарь». В этой награде была, пожалуй, некая двусмысленность. «Русский Букер» - очень престижная премия, которую дают за высокие образцы изящной словесности, а «Библиотекарь» Елизарова оказался в значительной мере масс-медийным жанровым продуктом. Впрочем, «трешовый» угар этой книги не помешал автору сделать важное высказывание и вернуть в повестку актуальной литературы тему сакральности текста, которая для русской традиции, почти обожествляющей классиков, очень важна. Поэтому «Библиотекаря» трудно назвать непротиворечивым. С одной стороны, это смачный «экшн» с реками крови, с другой, ни много ни мало Слово о Родине.
Как подлинный мистик способен увидеть Бога в куче навоза, так и Елизаров сеет семена истины там, где трудно ожидать всходов. Был в советское время писатель-соцреалист Дмитрий Громов. Он написал семь скучных книг, где рассказал о буднях колхозов и заводов. Его издавали многотысячными тиражами, но никто не читал. Лишь позже, на закате советской эпохи, несколько людей случайно открыли магический эффект книг Громова. Если их читать внимательно и без перерывов, то это может дать сверхспособности. Книг и соответственно магических эффектов было семь, и творения Громова получили, помимо изначальных названий, новые – Книга Силы, Книга Ярости, Книга Памяти, Книга Терпения, Книга Радости, Книга Смысла и Книга Власти. Первыми их эффекты открыли завотделом критики журнала Лагудов, заключенный Шульга и фармацевт Мохова, подрабатывающая в доме престарелых. Эти три персонажа стали собирать вокруг себя людей и превратились в первые так называемые «библиотеки» - то есть организации, занимающиеся розыском книг Громова и их чтением. И вот тут уже начинаются «трешовые» элементы. Критик Лагудов ориентировался на интеллигентов, Шульга – на зеков, а Мохова – на старушек-маразматичек. Эти три клана начинают войну, и Елизаров очень подробно, смакуя каждую деталь амуниции или вооружения, описывает их бои. Кончилось противостояние тем, что был организован Совет библиотек – верховная надзирающая организация в громовском мире. Впрочем, намного спокойнее от этого не стало.
В этот мир попадает главный герой – скромный парень Алексей Вязинцев. Он родился в Украине, учился на инженера, потом на театрального деятеля, так как всегда мечтал быть режиссером, но судьба уготовила ему другое. Когда умер его дядя Максим Вязинцев, он отправился в Россию, чтобы продать его квартиру. Но квартирка оказалась нехорошей. Алексей стал свидетелем кровавых разборок, а потом полузаложником оказался в так называемой «читальне» – местной небольшой организации почитателей Громова. Со временем Алексея вводят в курс дела и даже назначают библиотекарем, то есть руководителем читальни. Теперь он принимает решения и участвует в боях. А бои происходят постоянно – то нужно кому-то помочь, то провести нечто вроде массовой дуэли, то зачистить местных бандитов. В громовском мире имеют хождение шесть книг, а седьмая – Книга Смысла – самая редкая, которую все ищут и которая должна все объяснить. И так получается, что Книга Смысла оказывается у Алексея Вязинцева. К читальне есть повышенный интерес со стороны Совета, кроме того, ее донимают праздношатающиеся почитатели Громова, все идет к тому, что свободу ей придется добывать силой. Но после всех кровавых сражений итог будет совсем неожиданный. Вязинцев примет на себя очень необычную роль, которая сначала возмутит его, а потом – после стадий отрицания и гнева – придаст его жизни смысл и значение.
Многие эпизоды «Библиотекаря» можно было приписать какой-нибудь жанровой книге категории Б, если бы не одно обстоятельство: Елизаров описывает «трешовые» сцены очень ярким и хлестким языком. Это уже почти кино. Писатель находит выразительные слова, и его описания людей заставляют увидеть их как на картинке («Шла старуха легко, с величавым благородством прямоходящей рептилии, древнего человекоподобного завра. Маленькую голову обрамлял серебристый пух, тщательно уложенный в причёску. На морщинистом безгубом лице, покрытом пигментной чешуёй, выделялись внимательно-неподвижные, выпуклые и тусклые, точно нарисованные на скорлупе глаза. Острые нос и подбородок вместе создавали ощущение развёрстого черепашьего клюва. Морщинистый, мягкий, как у игуаны, зоб уходил под кружевной белоснежный воротник блузы»).
Когда речь заходит о сражениях, Елизарову не важен итог битвы, ему интересно как течет кровь, ломаются кости, а удар оружия заставляет мозг выплеснуться из головы. И есть что-то от древнего русского бунта в том, как бойцы библиотек подбирают амуницию. Ведь русский воин беден, все его богатство – это идеи и ценности, за которые он готов умереть. Поэтому оружие подбирается из подручного материала, и здесь фантазия Елизарова не знает границ. Вот пример того, как многообразно и одновременно эффективно можно защитить голову: «Таня спрятала лицо за фехтовальной маской. Возгляковы и Маргарита Тихоновна, повязавшись толстыми платками, надели сверху простые строительные каски, а Оглоблин, Вырин, Пал Палыч и Сухарев – мотоциклетные, причём у Вырина и Оглоблина вместо пластиковых забрал были приделаны стальные, с глазными прорезями. Игорь Валерьевич Кручина надел старинную пожарную медную каску. Могучий Иевлев, видимо, для дополнительного устрашения врага, выбрал себе немецкую военную каску, Провоторов же взял советскую, а Луцис – авиационный шлем, ради которого он снял очки. Штурман Ларионов натянул танкистский кожаный шлем с поролоновой прокладкой на макушке, а травматолог Марат Андреевич голову вообще ничем не прикрывал, уповая на собственную ловкость». То же касается вооружений. Примечательно, что все бои у Елизарова только рукопашные, огнестрельное оружие запрещено правилами. Личный контакт, звериная агрессия и ненависть к врагу – все это приводит к весьма кинематографичным последствиям. Кости трещат, куски мяса летают, глаза вытекают и так далее. А когда нужно похоронить товарища, Елизаров подает кремацию к расплавленном чугуне как самый оптимальный способ избавиться от тела. Эстетика «треша» у Елизарова приправлена элементами чисто русского мрака. Старушки-маразматички из дома престарелых превращаются у него в машины убийства. И, если им доведется погибнуть, писатель не поскупится на краски: «В раме были остатки стекла, и старуха напоролась на них животом. Блея от ярости, она, однако же, пыталась ползти. Кровь перевёрнутыми гималаями медленно заливала дверь, и казалось, что старуха пустила красные корни».
Но этот пласт откровенного «треша» вовсе не самоцель Елизарова. Как это ни парадоксально, в основе замысла «Библиотекаря» фактически христианская идея, а именно Животворящее Слово. Даже зеки при чтении книг Громова обретают смысл жизни, а смысл жизни, в свою очередь, способен победить страх смерти. Алексею Вязинцеву такой смысл просто необходим, потому что уже в 27 лет он начинает переживать кризис среднего возраста, искренне не понимая, чем он провинился перед жизнью. Если же вернуться к зекам, то для них опыт чтения гораздо важнее, чем выпить водки. «Им открывался вход в иной универсум – таинственный, грозный, полный загадок и будоражащей мистики», более того, литература поднимала их со дна и превращала в духовных людей. А если читатель не зек, то эффект Книг вообще волшебный. Описывая воздействие чтения на одного из героев, Елизаров пишет: «Странная эмоция, совсем не похожая на счастье или удовлетворение, осветила его лицо. В этом мимическом сиянии была смесь неброского светлого восторга и гордой надежды». Поэтому «Библиотекарь» - это извращенный, но все-таки гимн литературоцентричной России. Читатели и библиотекари сражаются и убивают друг друга именно из-за Книг. А почему Книги Громова так важны? Потому что они меняют личности. Это духовный наркотик, правда, не такой уж и безопасный. Невозможность чтения превращает людей чуть ли не в зомби, готовых на все ради Книг. Десять лет спустя тему литературы как наркотика продолжит Алексей Сальников в романе «Опосредованно». Вот и получается, что хоть интеллигент, хоть зек, хоть безумная старушка одинаково открыты к опыту откровения, который дает литература. И, когда речь заходит об этом, речь Елизарова приобретает самый серьезный, почти сокровенный тон. Русский человек любит оглушение от истины. Книги Громова, как абсент, ударяют прямо в голову, не просто давая суперспособности, как в комиксах, а именно даря ощущение прикосновения к ценности. Фактически, эти книги священны, как древние религиозные тексты. Первые библиотекари, собственно, и искали у Громова богоподобия, причем искали без прагматизма, даже не задумываясь о том, как это использовать. На религиозный характер этих текстов указывают и другие признаки. Книги Громова дают эффект, только если они аутентичны, то есть изданы в советское время. Переписанные тексты, копии, сделанные на ксероксе, или даже факсимильные не работают. Не работают и порченые книги с вырванными страницами. Книги Громова могут быть только «изначальными», отпечатанными в советской типографии. И Книгам фактически нужно служить, опять же как в религиозных культах. Нужно бесконечно перечитывать их, чтобы смысл жизни, который они дают, не истерся.
Алексей Вязинцев, пожалуй, воспринимает СССР как рай не трезвым умом, а детскими эмоциями. Прочитав Книгу Памяти, он буквально увидел «кристаллики счастья и доброй грусти, переливающиеся светом», хотя эта Книга подсунула ему фальшивые воспоминания о детстве, которого у него никогда не было. Вязинцев так и говорит, что земной Союз был «грубым несовершенным телом», но был также и Союз Небесный, идеал, в который хотелось верить. Это ключевое ощущение: СССР велик и прекрасен, потому что это беспорочная страна детства. Слушая советские песни теперь, Вязинцев приветствует вечный бой и воспевает свою смерть, которая должна была привести его, наоборот, к бессмертию. Смысл чтения Книг имеет два аспекта – они, с одной стороны, как раз дают личное бессмертие, а с другой, защищают страну от врага. Пока есть кто-то, кто читает Книги, страна может спать спокойно. Вот так, в книге с реками крови и ломающимися костями Елизаров проводит старую русскую мысль о том, что без праведника не стоит село.
И в каком-то смысле в 1990-е СССР еще не умер. Библиотеки по-прежнему сохраняют советский дух коллективизма, несмотря на противостояние. Елизарову замечательно удалось передать невозможность одиночества русского человека в России. Алексей Вязинцев, незнакомцем приехавший в город, чтобы продать дядину квартиру, стремительно обрастает социальными связями, и, несмотря на многолюдность романа, Елизарову довольно подробно удается рассказать о каждом новом знакомом главного героя. Вот яркий пример того, как начинается общение между незнакомыми людьми: «Из ближайшего окна на втором этаже высунулся дедок в растянутой майке, с татуированным худым плечом и седыми кудрями на груди. Он дружелюбно обматерил меня – так, чтоб я не нагрубил ему в ответ, а вступил в беседу». Позже вынужденная выехать за город из-за санкции Совета, читальня Вязинцева тоже не распадается на отдельные группки. Никто не сидит без дела, люди вместе обустраивают жилище и даже, как мимоходом сообщает автор, строят будку для собаки. Этот коллективизм еще не убит новыми ценностями капитализма.
«Библиотекарь» Елизарова – это очень приятный противовес оголтелой разоблачительной литературе об СССР, которой, пожалуй, стало слишком много. Да, это идеализм, ну а почему, собственно, человек должен лишаться идеалов? Значительная часть постсоветской литературы брала импульс в разрушении советского пафоса, а Елизаров этот пафос, наоборот, хочет сохранить. Он понимает, что это ложь, но возможность веры во что-то ему важнее, чем реальность. Писатель в этом романе совместил жанровую технику развлекательной чернушной литературы с ностальгией о прошлом. В каком-то смысле это роман о русском бессмертии и литературе как русской национальной идее. И, конечно, магический соцреализм, ведь книги Громова написаны исключительно в соцреалистическом ключе. Что касается отношения Вязинцева (и, вероятно, самого Елизарова) к СССР, то он высказывается предельно точно:
«Даже когда ненависть к собственной стране и её прошлому считалась в обществе признаком хорошего тона, я интуитивно сторонился разоблачительных романов, орущих прожорливыми голосами чаек о всяких гулаговских детях Арбата, идущих в белых одеждах. Меня смущала литературная полуправда и в особенности её насупленные авторы, колотящие о стол гулкими черепами жертв минувшей социалистической эпохи. Этот костлявый перестук ничего не менял в моём отношении к Союзу. Повзрослевший, я любил Союз не за то, каким он был, а за то, каким он мог стать, если бы по-другому сложились обстоятельства. И разве настолько виноват потенциально хороший человек, что из-за трудностей жизни не раскрылись его прекрасные качества?»
Сергей Сиротин