Штиллер. Макс Фриш

Штиллер. Макс Фриш. Перевод Т. Исаевой

Несколько лет назад роман «Благоволительницы» Литтелла в очередной раз всколыхнул дискуссии о том, может ли автор, не будучи участником событий, писать о войне, лагерях и т. д. Казалось бы сейчас, с развитием цифровых технологий, архивная информация доступней. Хотя уже в «Штиллере» Макс Фриш пишет:

  Мы живем в век репродукции. Даже представление о мире мы составляем себе, не видя ничего собственными глазами, вернее, видя и слыша, но не в оригинале, а репродуцированным на телеэкране, к примеру, по радио, даже знаний мы набираемся на расстоянии. Нет надобности покидать этот городок, чтобы еще сегодня слышать голос Гитлера, чтобы на расстоянии трех метров видеть персидского шаха, узнать, как монзун воет над Гималаями или как выглядит морское дно на глубине тысячи метров. Нынче все могут узнать всё.

Макс Фриш, Штиллер (пер. Т. Исаевой)

 

С одной стороны — репродукция несёт негативную коннотацию, но с другой - она может стать триггером для более свежего взгляда со стороны (другой вопрос, многие ли этим пользуются?) В романах и драматургии Фриш проигрывает события, чтобы получить стереокартинку происходящего. В «Штиллере» автор действует по-другому. Фриш заранее отстранил героя — Анатоля Штиллера, сделав его сторонним внешним наблюдателем. Протагонист постоянно отрицает своё швейцарское подданство и рассказывает про жизнь в Америке и Мексике. Но это же и даёт ему возможность взглянуть критически на Швейцарию. Начиная от попадания в тюрьму, где видит, что заключенный живет лучше, чем многие жители послевоенной страны, и до вынесения судебного решения по вопросу идентификации героя. Герой критикует благоденствие страны и пресловутый «нейтралитет» в военное время, поддержку нацистов в СМИ и само собой уклад жизни. Так как герой - художник — скульптор, то архитектурные решения в Цюрихе после шестилетнего отсутствия также попадают в зону хейта. С одной стороны Фриш рассказывает очень личную историю — художника-нарцисса, постоянно требующего к себе внимание, и абьюзера по отношению к своей любимой, жене Юлике (которая к тому больна туберкулезом и едет в достопамятный санаторий в Давосе, что для читавших «Волшебную гору» Манна будет приятным бонусом, как бы это цинично не прозвучало) и любовнице Сибилле. С другой — рассказ можно трактовать символично. Юлика — Родина Штиллера, Швейцария, Сибилла — Запад, а Штиллер — токсичный трусливый человечек, который не может усидеть на двух стульях. Основная проблема критики всегда, что она лишь подсвечивает проблему, но не решает её. Что герой делал, чтобы стала жизнь лучше — своя иль в Швейцарии? Правильный ответ — ничего. Ему проще было покритиковать и самоустраниться, совершить попытку самоубийства (хорошо, хоть неудачную). По факту — второй шанс ничего не дал. И лишь дневники во время судебного разбирательства помогли взглянуть со стороны и на свою жизнь и на жизнь других. Вспоминается сцена одной из книг Генри Миллера, где автор-герой советует своего другу, не решавшемуся начать писать, поразмышлять в эссе о том, почему он не может. Через некоторое время горе-писатель пропал и читатель обнаруживает его уже преподающим в учебном заведении. Как оказалось, именно этим он и хотел заниматься.

Дневники Штиллера заставили его посмотреть на жизнь, свою, Юлики, друзей, провести переоценку случившегося. Но только было уже поздно. Судя по запискам прокурора в конце, Штиллер так и не изменился полностью. Да и возможно ли это? Если даже смерть близкого человека не стала триггером к улучшению.