noblit.ru
После прочтения романа «Мост» стало понятно, что французская писательница Маилис де Керангаль способна увидеть в творениях человеческих рук нечто абсолютное. А как быть с тем, что нерукотворно? Об этом написан другой ее роман под названием «Чинить живых». Де Керангаль вряд ли можно назвать рассказчицей острых сюжетов. Их острота связана скорее с самой темой, чем с непредсказуемым развитием событий. Тема в романе «Чинить живых» тоже в буквальном смысле берет за живое, ведь речь здесь о пересадке человеческих органов. С одной стороны, мы переживаем трагедию семьи, потерявшей ребенка, а с другой, становимся свидетелями самой механики медицинской работы. Она то пронизана искренним участием, то выглядит совершенно бездушной, но самое главное заключается в том, что писательница вновь находит объект, которому можно придать абсолютное символическое значение. Это сердце человека, причем понятое как в возвышенном смысле, так и в самом биологически материальном - как кровавый насос.
Любая трагедия становится тем более тягостней, если ей предшествовали идиллия и любовь к жизни. Именно таким любящим жизнь мы встречаемся девятнадцатилетнего француза Симона Лимбра. Он полон энергии, которую готов тратить на главное увлечение своей жизни – серфинг. И вот с двумя друзьями Симон Лимбр прибыл на северное побережье Франции, чтобы поймать волну. Для него и друзей это смысл существования. Через несколько минут они войдут в воду, а сами между тем уже мечтают, как отправятся на Яву или Гавайские острова, где волны еще лучше. Они откроют мир, как Христофор Колумб открыл Америку. А пока, обсуждая предстоящий заплыв, они вставляют в речь английские слова, словно и сами живут в популярной американской песне или сериале. Конечно, волны привлекают их адреналином. На доске они испытывают два ощущения – ужас и желание, и именно они заставляют сердце биться чаще.
Уже на первой странице книги де Керангаль уделяет особое внимание сердцу своего молодого героя. Она пишет, что никто не способен понять бьющееся сердце Симона Лимбра накануне его выхода в море. Можно было бы сделать ЭКГ, но это дало бы неполное представление о волнении молодого человека. И вот, уже в воде, Симон переживает особый момент слияния с волной, когда твое существование распадается, а потом снова собирается воедино. Однозначно, этот день удался. Трагедия поджидала позже, когда трое друзей на фургоне отправились домой. От усталости тот из них, который был за рулем, не сумел вовремя среагировать и фургон попал в аварию. Единственным непристегнутым был Симон, и он получил самые серьезные травмы.
В больнице его сразу отправили в реанимацию и занялся им начальник дежурной смены Пьер Револь. Поначалу, кажется, были какие-то надежды. Но вот уже сделали несколько электроэнцефалограмм, и ассистент на медицинском сленге объявил: Глазго-три. Так он кратко сообщил минимальное значение по шкале тяжести комы, разработанной в Университете Глазго. Иными словами, смерть мозга. Это все меняет, и Маилис де Керангаль объясняет почему. Пьер Револь родился в 1959 году. В этот год случилось немало важных событий: триумф кубинской революции, публикация романа Уильяма Берроуза «Обед нагишом», выход альбома Майлза Дэвиса Kind of Blue, съемки одного из первых и важнейших фильмов французской новой волны «На последнем дыхании», получение женщинами право голоса в швейцарском кантоне Во. Но все это было не так значимо на фоне события, которое изменило профессиональный мир, куда Револь позже войдет. В этот год состоялся Двадцать третий Международный неврологический конгресс, на котором Морис Гулон и Пьер Молларе предложили новое медицинское определение смерти. Теперь остановка сердца не означает гибели человека, главное – это смерть мозга. С этого момента и началась современная реанимация, исходящая из этого, что на время остановившееся сердце можно заставить работать снова. Более того, новое понимание смерти позволяет обосновать саму возможность трансплантологии. Если отказал орган, человек может быть еще жив, и значит, орган можно успеть заменить, главное, чтобы функционировал мозг. Вот именно поэтому слова «Глазго-три» и стали окончательными. Отметим, что Пьер Револь вовсе не почерствел за почти тридцать лет работы в реанимации, а ведь это место пограничного состояния между жизнью и смертью. Здесь Револь «лицезрел иизнанку жизни, так похожую на изнанку огромного плаща, в складках которого спряталась сама темнота». Нет, он оставался человечным и не относился к пациентам как к объектам. Он до последнего отказывается поверить медицинским приборам, сообщающим о смерти Симона Лимбра. Это просто невозможно принять. Но увы, факт неумолим.
Здесь начинает свою работу медицинская машина. Симон Лимбр был здоровым молодым человеком и спортсменом. При аварии он ушиб голову, но не повредил тело. Значит, его органы находятся еще в целости и сохранности, и если их вовремя изъять, то они могут послужить тем, кто в них нуждается. Именно этим вопросом и должен теперь заняться еще один герой книги по имени Тома Ремиж. Де Керангаль не относится к своим персонажам как к функциям, толкающим сюжет вперед. Они живые люди, которые любят и страдают, поэтому писательница говорит о них не о как о неких единицах, занимающих определенную должность, а рассматривает сам контекст их жизни. Конечно, в этом есть элементы производственного романа, как это было у Артура Хейли, и все же де Керангаль удается показать, что человек – это всегда больше, чем просто его профессия.
Тома Ремиж работает в больнице и одновременно является координатором некой службы или агентства, которое занимается пересадкой органов. Его задача уведомлять организацию о том, что появился тот или иной орган с такими-то физиологическими параметрами. Далее организация моментально находит нуждающегося и скорость чрезвычайно важна, потому что изъятые органы пригодны для пересадки всего несколько часов. Но прежде чем этот механизм заработает, Тома Ремиж должен сделать главное – убедить родственников погибшего дать согласие на изъятие органов. Далеко не все к этому готовы. И вот тут начинается трагедия, потому что мы начинаем видеть произошедшее глазами родителей Симона.
Когда мать Симона, Марианна, узнает новость об аварии, для нее это становится шоком. Она смотрит на себя в зеркало и не понимает, что это она. Жизнь делится на до и после. Целый пласт настоящего словно отделяется и рушится в пропасть. Описывая этот провал в бездну в душе Марианны, де Керангаль использует геологические аналогии об обрушении целых континентов. Муж работает в ангаре, изготавливает лодки, связи с ним некоторое время нет. Марианне кажется, что он отправился на каноэ в Новую Зеландию. Он и сына воспитал на мифах Океании, взрастив в нем любовь к серфингу. Когда она наконец слышит голос мужа, который еще ничего не знает, для нее это голос прошлой, уже навсегда потерянной жизни. В ее мире не было места для слова «необратимость», а теперь эта необратимость случилась. Марианна оставляет маленькую дочь у соседки и отправляется в больницу. Двигаясь по пустынной улице, она в самом пространстве ощущает разрушительную энергию. Она встречается с Пьером Револем сначала одна, а потом подъезжает и муж. Револь начинает издалека, говоря, что их сын в тяжелом состоянии. После этих слов Марианна хочет просто исчезнуть из этого мира, провалиться, оказаться в подземной тюрьме. А потом родителям сообщают окончательные данные: их сын мертв. Они не верят, вот же тело, грудь движется от дыхания, а сердце бьется. Просто невозможно поверить, что это тело принадлежит мертвому. Однако здесь снова подтверждается новое фундаментальное понимание смерти, принятое в 1959 году. Неважно, что есть дыхание, неважно, что бьется сердце, это все можно организовать с помощью приборов. Важно только то, что на электроэнцефалограмме нет бета-волн, а значит, мозг мертв и именно это и есть смерть. Револю тоже непросто. Он видит, что родители Симона - это дети начала 1960-х, когда продолжительность жизни в Европе росла, а смерть исчезала из публичного пространства. Теперь доктор задается вопросом, а видели ли они вообще когда-нибудь труп?
Наступает очередь Тома Ремижа, координатора организации трансплантологии. Он очень тщательно продумывает, какими словами донести до родителей предложение разобрать тело их сына на органы. Модуляции голоса, интонация, громкость – с таким предложением нужно выступать очень аккуратно. Это напоминает крючкотворство адвокатской практики, когда правильно подобранные слова могут решить дело в нужную сторону. У родителей Симона были возвышенные представления о смерти, как о саде вечности, где можно воскреснуть и войти в царство верующих. А как же воскреснуть, если твое тело распотрошат? Готовый к таким аргументам, Ремиж тут же отвечает, что католическая церковь не запрещает трансплантацию. И вообще, спрашивает он, разве ваш сын не был великодушным? Родители не очень понимают, что это значит, но очевидно, что если бы сын сам согласился отдать свои органы, это, пожалуй, было бы великодушно. Ремиж тут подбрасывает еще аргумент: ведь ваш сын не регистрировался в базе граждан, которые не хотели бы отдавать свои органы после смерти? Он-то хорошо понимает, что, разумеется, нет. Кому в 19 лет вообще придет в голову делать такое? В общем, путем уговоров, аргументов и мягких, но не настойчивых просьб ему удается получить согласие родителей. Здесь принципиально важно, что у Ремижа нет цели добиться этого любой ценой. Да, спасение других жизней имеет первоочередную важность. Само название книги взято из пьесы Чехова «Платонов» (или «Безотцовщина»), где один из героев говорит, что нужно «хоронить мертвых и починять живых». Это кредо Ремижа. Но нельзя настаивать на передаче органов, если родственники этого не хотят. Их покой не менее важен, чем спасение других с помощью этих органов.
Теперь Марианна не понимает, что станет с сердцем Симона, когда его пересадят в другое тело? Куда денется то, что его наполняло? Она не хочет идти домой, потому что знает наперед, как это будет. Друзья и знакомые сначала не поверят в трагедию, потом будут вспоминать случаи чудесного исцеления и винить врачей и больницу, предлагая связаться с одним известным светилом, который уж точно поможет. Но она не готова принимать эту бесполезную заботу, ей нужно лишь спрятаться, найти убежище. И так, несчастную, желающую только где-нибудь укрыться, автор покидает Марианну. Теперь ее вниманием завладевает операция – вся эта процедура с ее механическими манипуляциями. Как мы уже говорили, медицина у де Керангаль полна участия и одновременно бездушна.
Чтобы понять, до какого ничтожества низведено мертвое человеческое тело, достаточно посмотреть, как хирурги с «руками борцов и пальцами кружевниц» толкутся у операционного стола и переругиваются, обвиняя друг друга в том, что кто-то забрал себе слишком много вен или артерий. А другой стороны, можно посмотреть, как относится к этому телу Тома Ремиж, который приводит его в порядок после изъятия органов. Какой-нибудь час назад это тело было бесценным. Де Керангаль называла его «центром композиции», а когда сердце Симона изъяли, казалось, будто оно, окровавленное, все равно лучилось сиянием. Теперь это пустая и никому не нужная оболочка. И все равно Тома Ремиж заботливо зашивает раны, превращая Симона в греческого героя, о которым всегда будут слагать песни. Даже мертвое тело, как понимает одна из ассистенток, - это не просто материя, а некая субстанция неслыханных возможностей.
Вот именно здесь Маилис де Керангаль и ищет абсолют, сначала отталкиваясь от точного определения смерти, а затем находя необычные ценности, которые эта смерть порождает. В центре находится мертвое тело Симона Лимбра и оно, как сильная гравитация, искажает пространство вокруг себя. Де Керангаль часто отвлекается от главной сюжетной линии, чтобы подробнее рассказать о медицинских работниках. О том, как Револя привлекает в дежурстве осознание собственного существования, а вовсе не ощущение власти. И о том, как он изучает свойства галлюциногенных растений, желая проникнуть за грань неведомого через синестезию. И про координатора Тома Ремижа мы тоже узнаем немало. Например, как он открыл для себя пение и через него начал познавать собственное тело. В его истории просматривается социальная тема, связанная с медицинской профессией, потому что Ремиж, будучи работником реанимации, не имеет свободного времени и в любой момент ожидает вызова. А вот медсестра по имени Корделия Аул, которая ночи проводит с любовником, а днем, невыспавшаяся, страдает от того, что любовное томление слишком много места занимает в ее жизни. Корделии все труднее найти любовь, и все-таки нашелся мужчина, который ее покорил. Но все равно она чувствует себя обездоленной и разочарованной. Тем не менее даже она, еще слишком молодая, способна по фигуре родителей Симона понять, что их жизнь изменилась навсегда. Все-таки есть у врачей в «Чинить живых» участие и человечность.
В этой книге Маилис де Керангаль описывает, с одной стороны, переживание трагедии, а с другой, саму механику медицинского процесса пересадки. А ее трудно назвать отлаженной, потому что всегда слишком много условий и параметров совместимости. И весьма интересно, что заглавие этой книге дали слова Чехова. В тексте же, упоминая картину Гольбейна Младшего «Мертвый Христос в гробу», де Керангаль вспоминает Достоевского, который устами князя Мышкина в «Идиоте» говорил, что при взгляде на эту картину всякая вера может попросту пропасть. И, конечно, писательница касается этического вопроса, связанного с пересадкой органов. С одной стороны, никто не отдаст тебе свой орган добровольно, а с другой, ты никогда не сможешь поблагодарить донора, пусть за него и решили другие после его смерти. Система построена так, что родственники донора никогда не узнают, кому именно достались органы. «Чинить живых» не назовешь остросюжетным представителем жанра производственного романа, но де Керангаль, по-видимому, такую задачу и не ставит. Сила ее слова направлена на другое – на попытку схватить символическое значение сердца и придать жизнь даже мертвой материи. Даже несмотря на новое очень точное определение смерти, данное в 1959 году.
Сергей Сиротин