noblit.ru
Сергей Беляков. Парижские мальчики в сталинской Москве: документальный роман. М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2022.
Всегда бывает желание видеть в родственниках и друзьях знаменитых людей как бы тени последних. Когда за семью выдающегося человека берутся историки и журналисты, для них она часто оказывается не более чем источником информации о главном герое. Так могло бы стать и с сыном Марины Цветаевой и Сергея Эфрона Георгием. Георгий родился в 1925 году в Чехословакии, до четырнадцати лет жил в Париже, потом с матерью вслед за сестрой и отцом переехал в СССР. Он пережил арест отца и сестры, пережил самоубийство матери, во время войны страдал от голода в эвакуации в Ташкенте и потом, вернувшись в Москву, был призван и погиб на фронте в 1944 году. Очень многие свои наблюдения он зафиксировал в дневниках, большая часть которых сохранилась. Биографы Цветаевой относятся к этим дневникам как к ценнейшему источнику о жизни поэтессы. Да, Георгий был юн и во многом наивен. Да, иногда он был почти циничен в суждениях о других. Да, он писал плохие стихи (особенно на фоне гениальной матери). Но можно ли увидеть в его дневниках не тень матери, а отдельную и самостоятельную личность? Не воспринимать ее как «вторичную»? Именно такую развитую личность увидел екатеринбургский историк Сергей Беляков, автор исторических работ «Гумилев сын Гумилева» (вторая премия «Большой книги» в 2013 году), «Тень Мазепы: украинская нация в эпоху Гоголя» и «Весна народов: русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой». Кажется, что на некоторые темы сегодня нельзя высказать неангажированного мнения. Например, на тему Украины и ее стремления к независимости. Тем не менее, например, «Тень Мазепы» Белякова производит впечатление именно научной работы, где нет ни истерики, ни крайностей, ни пропаганды, а есть кропотливая работа с сотнями источников. Такова же и его новая книга «Парижские мальчики в сталинской Москве», посвященная в первую очередь как раз Георгию Эфрону. Издательство определяет жанр книги как «документальный роман». Действительно, лучше не скажешь. Мы проходим с Георгием Эфроном весь его, к сожалению, недлинный путь, как если бы читали о нем роман. Но есть одно важное обстоятельство: в этой книге нет не единого суждения или факта, не подкрепленного документальным доказательством. Поэтому работа Белякова – это, с одной стороны, книга для читателя, а не для специалиста, то есть увлекательная и интересная, а с другой, она имеет ценность научной монографии.
Даже короткую жизнь трудно свести к нескольким тезисам. Тем не менее, похоже, что в работе Белякова можно все же выделить главный нерв. Три четверти своей жизни Георгий Эфрон прожил во Франции, но последние пять лет он провел в СССР. Кем он тогда был, французом или русским? Он в совершенстве знал оба языка и под конец жизни хорошо представлял себе особенности жизни в обеих странах. Смог ли он сделать выбор? «Парижские мальчики» дают ответ: Георгий пытался стать русским, но, по-видимому, все же остался французом. Он мечтал стать советским москвичом, но образ родного Парижа для него так и не поблек. Эти устремления, разочарования и мучительные сомнения в своей национальной принадлежности хорошо прослеживаются в его дневниках.
Как же вообще так получилось, что он оказался в СССР? Здесь необходимо проследить историю его отца. Сергей Яковлевич Эфрон тоже не был тенью своей жены, однако его путь как личности был сложен. В 1918 году он сражался на Дону вместе с белыми. В эмиграции пытался стать искусствоведом, но не получилось. Не сложилась у него и с работой редактора. Снимался даже во французском немом кино. В общем мыкался по жизни в поисках своего призвания. Со временем он переменил мнение к большевикам и в итоге был завербован советскими спецслужбами, что, как пишет Беляков, уже не должно вызывать никаких сомнений. Вероятно, что он участвовал в организации убийства одного советского агента, во всяком случае французская полиция начала об этом подозревать. Поэтому сначала сестра Георгия Арианда, а потом и сам Сергей Эфрон вернулись в СССР. За ними в 1939 году последовали Марина Цветаева и Георгий. Для Цветаевой старая Россия умерла и уже похоронена, тем не менее поэтесса решила быть с мужем. Некоторое время семья жила на даче НКВД в Подмосковье, и здесь Георгий Эфрон, известный под семейным именем Мур, обретает друга Митю Сеземана. Семья последнего была тоже связана со спецслужбами и тоже прибыла в СССР из Парижа. Мур и Митя в Париже уже были знакомы, но друзьями стали только в СССР. Митя Сеземан – это второй «парижский мальчик» в книге Белякова, и он тоже чрезвычайно важен для понимания Георгия Эфрона. У двух юных парижан много общего, прежде всего родной город, который они оставили, но не только. Они интересуются литературой, политикой и музыкой, и в этом плане им скучны советские сверстники. Кто из них мог бы поддержать их разговор о Малларме или политическом противостоянии во Франции? Конечно, они еще интересуются гастрономией и девочками, но ценность их дискуссий от этого не уменьшается. Сергей Беляков позволяет нам увидеть их глазами сталинскую Москву рубежа 30-40 годов и в некотором смысле всего СССР.
Рисуя эту Москву, автор привлекает массу источников, и в итоге мы фактически имеем дело с живой и красочной энциклопедией, на страницах которой оживают улицы, парки и исторические здания. Мы видим, как москвичи ходят на парады физкультурников и играют в футбол, как они слушают джаз и обедают в дорогих ресторанах. Это очень важный тезис Белякова: жизнь в СССР не исчерпывалась сменами на заводе (по будням) и демонстрациями (по праздникам). Люди стремились и одеваться, и хорошо питаться, и даже обучались танцам. В Москве, как и при царе, устраивались балы. Иными словами, жизнь кипела. Еще в революционной Москве в 1918 году появился музей западного искусства с коллекциями импрессионистов. И это притом, что импрессионисты тогда еще не добились всеобщего признания, и даже Лувр отказывался принимать их работы. Более того, тезис Белякова можно даже усилить: советское общество в предвоенном Союзе фактически было буржуазным. Существовало весьма выраженное разделение, по сути иерархия. Привилегированный класс мог позволить себе обеды в «Национале» и поездки в элитные санатории, где на обед подавали форель, а на десерт пирожные. В это же самое время колхозник за месяц получал столько, что ему едва ли хватило бы прожить день в Москве, как «господа». И действительно, сама жизнь в Москве как будто была ориентирована на потребление. Сейчас мы говорим об импортозамещении, а ведь уже в 1930-е советская пищевая промышленность, например, производила сыры бри, камамбер и рокфор, правда, очень дорогие. Лишь после войны исчезнет такой «буржуазный» советский человек, любивший джаз и изящное потребление.
Оказавшись в СССР, Георгий Эфрон искренне хотел стать советским человеком. Он верил в социализм и считал Союз страной, где претворяются в жизнь лучшие идеалы. Надежда увидеть равенство и благоденствие была так сильна, что ее не поколебали даже первые впечатления, а именно трудности и воровство на таможне и грязные вагоны. Он искал не плохое, а наоборот подтверждение своим идеалистическим представлениям. До первого отъезда из Москвы, а позже эвакуации в Ташкент и вообще знакомства с провинцией, Георгий имел дело только Москвой, а она была витриной страны. Он и не скрывал своего стремления оказаться как бы в лучшей части СССР и испытывал сильное разочарование, если приходилось жить не то что не в Москве, а даже не в центре Москвы, то есть вдали от культурной жизни. Все изменилось с началом войны, когда осенью 1941 года была реальная угроза сдать Москву немцам. Тогда Мур узнал реальную цену советским коммунистам и вообще людям, некоторые из которых уже готовились встречать завоевателей. Он видит грязь не только в советской власти, но как бы и в самой русской сущности и даже записывает русофобский анекдот. Поначалу он и его друг Митя Сеземан пытаются в юном возрасте сделать выбор, который трудно дается даже взрослым людям. Они отказываются от настоящей родины Франции. С началом войны и поражением Франции Париж, как скажет Георгий, уже не будет культурной столицей мира. И все же любовь к родной стране у них не пропадет. Георгий не любил пафос, но преисполнялся воодушевления, когда говорил о Париже. Причем тоскоовал он даже не по современной Франции, а по Франции периода «прекрасной эпохи», когда творили его любимые поэты и когда был возможен «обеспеченный индивидуализм». В итоге он отдаст свое сердце именно Парижу, а выросший Дмитрий Сеземан десятки лет спустя вернется в родной город жить.
У Георгия Эфрона и его друга не получилось интегрироваться в советскую реальность. Поначалу они восторгались Советским Союзом, но они также хотели спорить и доказывать свою точку зрению. Это было совсем не похоже на то, как вели себя их советские сверстники. Они вообще видят и понимают очень много. Оставаясь марксистом, Георгий пытается понять расстановку политических сил летом 1940 года. Будучи семиклассником советской средней школы, он анализирует действия СССР и других стран, и приходит к выводу, что война Германии и СССР неизбежна. При этом и в не таких масштабных, но таких важных для истории культуры вопросах он предстает весьма категоричным. Например, он соглашается с разгромной рецензией Корнелия Зелинского на сборник Цветаевой и называет стихи матери «тотально оторванными от жизни и ничего общего не имеющими с действительностью».
Книга Сергея Белякова выстроена вокруг дневников Георгия Эфрона, но ее нельзя назвать простым их пересказом. В «Парижских мальчиках» потрясающее количество внутренних связей, когда совершенно разнородные источники дают единую и непротиворечивую картину жизни страны. Вот, например, конец финской войны, о чем делает запись Георгий, и тут же в книге мы читаем запись из дневника Бунина, которую тот делает во Франции, за тысячи километров от Москвы. Или другой пример. Георгий смотрит в Москве знаменитый фильм «Большой вальс» в Москве, и чуть позже его на другом краю страны смотрит Виктор Астафьев. Поэтому Белякова трудно обвинить в одностороннем взгляде. Он охватывает историю во всей ее полноте и многообразии. По-видимому, Беляков ни с кем не полемизирует и не решает спорные вопросы цветаеведения. Во всяком случае, он не предлагает версий там, где молчат дневники. Его задача раскрыть перед нам личность Георгия Эфрона и рассказать о жизни Советского Союза рубежа 1930-40 годов. При этом интересна ему не столько политическая или идеологическая история, сколько бытовая, каждодневная. Здесь
собрано столько интересных фактов, которые трудно найти в популярных источниках. Беляков пишет о том, что в СССР в 1937 году наладили производство шампанского и вскоре уже бутылки из-под шампанского стали принимать в качестве стеклотары. О том, какой был дефицит бумаги и как ее централизованно распределяли между писателями. О том, как в газетах печатались объявления о защите диссертаций и каждый желающий мог прийти на защиту. О том, как в январе 1930 года в Москве запретили колокольный звон. О том, как лишь в 1939 году в СССР впервые завезли крупную партию бананов. О том, как всем обладателям радиоприемников нужно было их регистрировать на почте. И даже о том, что были годы, когда СССР в год посещало меньше иностранцев, чем сегодня людей посещают Антарктиду. Беляков пишет о здравоохранении, как в советское время ещё существовала, но уже умирала частная медицина. О метеорологических фактах и рекордах, о парадах первого мая, которые затмевали своим великолепием праздник октября. Все это обилие деталей и взглядов со стороны превращают книгу в интереснейшее историческое путешествие. А Георгий и Митя – это вовсе не функции и сухие источники информации, а большие личности, чья жизнь необъятна.
Беляков действительно освободил Георгия Эфрона от тени матери, и, кстати, он почти не цитирует стихов Цветаевой. Георгий предстает перед нами умным молодым человеком с обострённым восприятием окружающего мира, глубине которого не мешает неопытность. Его дневник - это не просто свидетельство о времени. Это запечатленная судьба. Собственно, здесь даже не нужна интерпретация, потому что Эфрон говорит сам за себя, причем вещи довольно интимные. Его жизнь начинается и кончается взрывами. Когда он родился, Цветаева вспоминала, что на полу загорелся спирт. Это был первый взрыв. А второй – это когда, по-видимому, немецкая бомба попала в обоз с ранеными, оборвав жизнь совсем молодого человека, которому не исполнилось и двадцати. Путь Георгия Эфрона прошел между этими двумя взрывами.
Историк не может быть избыточно дотошным. Наоборот, это важное качество профессии. Однако дотошность Белякова вовсе не утомительна. Что подумает читатель о книге, десять процентов которой составляют примечания и ссылки? Что это будет очень нудное чтение, интересное в лучшем случае специалистам. Но книга Белякова - это именно книга для читателя. Автор не просто хронологически следует за своими героями, передавая факты их жизни, а раскрывает их в контексте своего времени. «Парижские мальчики» - это очень увлекательная история Георгия Эфрона, история Москвы и история СССР.
Сергей Сиротин