Писатель для умных. Александр Иличевский. Чертеж Ньютона

В русскоязычной критике Александра Иличевского называли «писателем для умных», и это был не комплимент. Ему вменяли в вину похожесть его романов на эссе и друг на друга, не самое содержательное умствование и прочее. Тем не менее в премиальном процессе этот писатель не обойден стороной. В 2020 году он получил первую премию «Большой книги» за роман «Чертеж Ньютона». Прочитав эту книгу, понимаешь, что действительно лучше, чем «писатель для умных» это прозу и не назовешь. Иличевский ставит сверхзадачи, которые были не по зубам даже великим философам, сообщает много культурологической информации, позволяет читателю почувствовать, как растет его эрудиция, но когда дело доходит до выводов, выясняется, что в содержательном отношении сказано было не так уж много, а некоторые решения и вовсе были подменены фантастическими элементами, к которым тоже много вопросов. В общем, мощный замах, а вместо удара пшик.

В «Чертеже Ньютона» действует русский ученый-физик, причем из заметных. Его знают в мире, он мотается по конференциям, пишет значимые работы. Похоже, что в его личной жизни не все гладко. С авторитарной и богемной женой он не сильно ладит, но страстное увлечение наукой не дает ему раскиснуть. Поначалу мы встречаем его в США, где он ищет свою тещу. Та перебралась сюда из России вслед за одним мужчиной, который оказался сектантом. Теща не сильно сопротивлялась сетям, которые на нее накинули, и добровольно выполняла все предписания общины. А потом она исчезла. Наш физик в ходе разысканий удостворяется в том, что она умерла и находит ее могилу. После этого он отправляется в Центральную Азию на памирскую научную станцию. Вообще он специализируется на физике элементарных частиц и, в частности, исследует темную материю. Так вот памирская станция, построенная еще в советское время, была в последние десятилетия заброшена, однако продолжала собирать данные о космосе. Теперь герой приезжает сюда, чтобы эти данные обработать. Он пишет специальный алгоритм для обработки и получает очень интересные результаты. Наконец, до него доходят сведения, что его отец, проживающий в Иерусалиме, пропал. Поэтому физик отправляется туда. Он находит дом отца, опрашивает его знакомых и друзей, общается со следователем. Эта линия поисков в итоге беспощадно обрывается – мы так ничего и не узнаем об их успехе.

«Чертеж Ньютона» роман слишком пестрый, чтобы можно было говорить о какой-либо магистральной сюжетной линии. Но если все-таки попытаться ее выделить, но она будет связана именно с отцом героя. Отец – хиппарствующий поэт, восторженно отмеченный самим Бродским, звезда богемной эмигрантской тусовки Иерусалима, человек популярный, но очень бедный. Одно время он баловался алкоголем и даже, вероятно, пробовал что посильнее вроде героина. Был период, когда он вообще жил в монастыре, пока монашеский орден не выделил ему для жилья бывший британский военный пункт. Отец не занимается ничем определенным. Бывает, он продает мороженое, бывает, моет окна. Гораздо важнее то, как он проводит свободное время. А в свободное время он исследует Иерусалим и Израиль в целом. В городе он бродит по разным кварталам, а за городом путешествует по пустыне, нередко ночуя в пещерах. Пустыня и литература – это две его страсти. Привычка к странствиям, по-видимому, происходит от профессии, которая была у него в советское время, а тогда он был геологом. Он собирает древности, и у следователя, который ведет дело о его пропаже, есть подозрение, что отец ввязался в черный бизнес по продаже ценных предметов старины. Сын эти подозрения отметает: нет, отец был не таков. Этот человек никогда не был очарован деньгами, только тайной, которой обладал город. Для него Иерусалим – это хранилище бесценной информации о человеческой цивилизации, и это при том, что этот город много раз захватывали и даже ровняли с землей. Каждая пядь его территории – это священная история. А весь Израиль – это модель мира в миниатюре, где есть все («Здесь есть почти все климатические зоны, горы, леса, поля, свой Прованс, два вида пустынь, три моря, озеро, хочешь – дюны, хочешь – скалистый берег. Снег, альпийские луга, тростниковые плавни по берегам Иордана, карстовые пещеры, рукодельные пещеры…»). Отец называет Иерусалим «городом скромности», потому что отдельный человек почти ничего не значит на его фоне. И богатый, и бедный в этом городе превращаются в безличных горожан. И в центре этой иерусалимской истории, безусловно, разрушенный Храм Соломона. Проводя бесчисленное число часов в странствиях, отец, кажется, именно Храм и ищет. Он ценит Ирода, который этот храм отстроил, потому что Ирод понял главное: великолепная архитектура – это отличный способ борьбы с самым мощным оружием евреев, имя которому забвение. Также ценит он и евреев как нацию, потому что они подарили миру терпение (оно родилось из брака евреев с будущим, породившем мессианское сознание) и терпимость, которая сделала человечество немного милосерднее.  

Сын разделяет восторги отца. Собственно, культурные предпочтения он унаследовал как раз от него. Когда отец читал Камю, Милоша и Шестова или слушал авангардную музыку, все вокруг него начинали читать и слушать то же. Что касается музыки, то отец понимает ее как чистое означающее без означаемого, то есть беспримесный смысл. Мы довольно глубоко погружаемся во взаимотношения сына и отца. Вообще сам этот путь по следам отца и медленный рост его личности перед глазами читателя – это самая сильная сторона романа. Чего не скажешь о других его атрибутах – фальшивом наукообразии, чрезвычайно слабой эзотерической линии и просто избыточной ландшафтной пестроте. Пожалуй, эта пестрота пейзажей, их частая сменяемость почти угрожают аутентичности их восприятия.

Иличевский использует довольно оригинальные идеи о связи всего со всем в космосе, однако не развивает их. Прежде всего речь, конечно, о темной материи. Ее, как известно, никто не видел, сам этот концепт родился из теорий и уравнений. Так вот Иличевский пишет о том, что темная материя напоминает человеческое сознание. Ни ее, ни сознание нельзя локализовать в пространстве, однако влияние обоих на мир огромно. Действительно, вдруг темная материя – это сознание космоса? И тогда, может быть, следовало бы соединить науку и теологию, как это пытался сделать Ньютон? Мощная, мастштабная идея, однако не получающая подробностей. Далее автор интересным образом пытается вывести законы морали из волновых свойств сознания. Чтобы несколько сознаний слились в единую волновую функцию (термин квантовой механики), необходимо научиться учитывать другого. А внимание к другому – это и есть мораль. И если считать такую мораль законом природы, значит у человечества есть надежда. Весьма оригинально, но опять же остается на уровне тезисов.

Рассказчик вроде бы связан с предметом своих исследований и признается: я искал темную материю, а в итоге она нашла меня. Здесь уже ждешь какой-то космической трагедии, приводящей к космическому же прозрению, однако это просто красивые слова. Личность рассказчика описана довольно скупо на фоне личности отца. Всякие бытовые подробности, непростые отношения с женой и тещей – все это просто фон, никак не резонирующий с внутренним миром героя. Да, он в поиске, он живет в сложносоставном культурном пространстве, он даже как будто способен синтезировать в себе критерии оценки искусства (примитивное «нравится-не нравится») и науки (железобетонное «доказал-не доказал»), причем без тщеславия, в отличие от жены. Но все равно он какой-то слишком рафинированный. Он не проживает полноценную жизнь, а является чем-то вроде спортивного снаряда, который автор бросает со спортивной же целью. Элементарный бытовой уровень, который часто достоверен даже в посредственных романах, здесь не вызывает доверия. Вот герой отправляется искать отца в Иерусалим и в поисках проводит много месяцев. Как же реагируют жена и дочь на его отсутствие? Или они поехали с ним? Тогда как жена бросила свою богемную тусовку, а дочь школу? Как сам он бросил свою лабораторию? Современный научный мир высоконкурентен, опоздаешь с публикацией и тебя опередят. На эти вопросы у Иличевского только фигура умолчания. Мотивации плохо прописаны и вообще на сюжетном уровне роман плохо продуман. «Чертеж Ньютона» читается как хорошее и информативное эссе об истории Иерусалима, но не как полноценное литературное произведение.

Чтобы подкрепить «серьезность» и «фундаментальность» происходящего, Иличевский также заходит на мифо-эзотерическую территорию. Его герой видит духов, причем автор не делает поправок на разыгравшееся воображение. Все это реально, как реален сакральный мир для глубоко религиозного человека. Но этот мир духов настолько примитивен, настолько номинален, настолько напоминает детские страшилки, что это вызывает недоумение. На Памире местные жители, как водится, рассказывают свои легенды про верхних людей и верхний мир, но все эти истории воспринимаются как байки, несмотря на умопомрачительную серьезность, с которой пишет об этом автор. Доходит даже до комикса: суфий на памирской станции борется с птицеголовым чудищем. По замыслу Иличевского, это должно, по-видимому, означать духовную борьбу. Вообще много в «Чертеже Ньютоне» того, что задумывалось как-то сработать для читателя, произвести эффект. К сожалению, слишком уж ясно, как это все сделано. Столкновение с мифом не рождает фундаментальных переживаний, скорее ощущение просто любопытного факта. Духи Иличевского – это не концентраты бессознательного, а карусель сказок для туристов. То же самое с «научной частью». Наукообразие в значительной степени здесь просто для ауры, чем по сути. Автор заволакивает череду событий эзотерическим флером, хотя ничего не стоило бы просто и доступно все объяснить. Можно привести следующий фрагмент: «Теперь я мог бы приложить свои достижения к распознаванию более четких очертаний Храма, тем более что несжимаемые части массива данных проекта «Памир» мне удалось интерпретировать как алгоритм и замкнуть его на самого себя, причем с успехом. Мне было интересно посмотреть, как данные темной материи справляются с сакральной задачей восстановления Храма». Что значит «замкнуть данные массива на себя»? Что значит «интерпретировать данные как алгоритм»? При желании, безусловно, можно придумать, как это понять, но заниматься этим не хочется, потому что награды за этот труд никакой. Это просто научные измышления, за которыми ничего не стоит. Такими же измышлениями воспринимается космическая связь темной материи и Иерусалимского Храма. Понятно, что Иличевский абсолютизирует события Ветхого и Нового Заветов, но поиск связи всего со всем в этом случае кажется уже надуманным. Как будто тем более не было других великих цивилизаций, истории которых можно с не меньшим успехом наполнить эзотерическим содержанием.

Иличевский действительно «писатель для умных», и порог вхождения в его прозу довольно высок, поскольку она насыщена содержанием. Другое дело, что эта содержательность иногда идет в ущерб здравому смыслу. Как, например, понять такой мутный фрагмент: «Отец укладывал пространство Иерусалима в обнимку, в охапку, в серповидную лужайку изумрудной травы, какой прорастал любой пригорок, уступ, стоило его только обложить небольшими камнями – работы на день, не больше, этого достаточно, чтобы влага удержалась на склоне в верхнем слое грунта»? Иличевский сильно увлечен тем, о чем он рассказывает, однако периодически это рождает пустые красивости. Следует здесь упомянуть еще супергеройские способности главного героя, опять напоминающие комикс. Мы уже знаем, что он создал уникальный алгоритм расшифровки данных памирской станции, но этим дело не ограничивается. В тексте читаем: «Теперь дело было исполнено, и оставалось только присматривать за сбором плодов, в чем мне сейчас помогало научное сообщество. Результаты поступали чуть ли не каждую неделю: открывались новые элементарные частицы, предлагались новые теоретические модели». Так все просто. Нужно ли быть физиком, чтобы понимать сложность открытия в физике чего-то нового, тем более новых частиц? А наш герой самостоятельно на коленке написал алгоритм, который привел к уточнению физических концепций. Новый Эйнштейн, не иначе. Дальше – больше. С помощью своего алгоритма он сумел восстановить по рельефу пещер, стены которых веками отражали древний мир, сам Храм Соломона и даже сделать его голографическую проекцию на горе. Фантастика да и только. Все эти сюжетные решения подрывают доверие к этому роману, несмотря на совершенно благородный замысел, лежащий в его основе. В «Чертеже Ньютона» чувствуется восторг перед колоссальной библейской историей и даже восторг избыточный, что видно по следующим словам: «Ценность жизни в Иерусалиме в том, чтобы каким-то образом вложить крупицу в его возвращение человечеству, позабывшему крепко этот город. В то время как оно, человечество, обязано ему всем самым прекрасным, что только в нем есть». Но слишком уж много недоработок, непропорциональностей и сомнительных отвлечений в этой книге.

Сергей Сиротин