noblit.ru
Ричард Флэнаган. Первое лицо. Пер. с англ. Е.С. Петровой. М.: Эксмо, 2019.
Кажется, что французские постструктуралисты сказали все об отношениях автора и текста. И все-таки похоже, что в наш век, перенасыщенный информацией, эта тема перекочевала в разряд вечных. По-прежнему есть писатели, которых заботит место автора в тексте и место текста в жизни автора. Один из них – австралийский прозаик Ричард Флэнаган. В 2014 году он был удостоен Букеровской премии за роман «Узкая дорога на дальний север», а в 2017 году вышла его новая книга «Первое лицо». Новый роман – это исповедь писателя, который проходит путь от искреннего, но нищего дебютанта, до богатого медийного начальника, только вот богатство, вожделенное в молодости, не приносит ему счастья. Но главный герой в книге не один. В той же мере, как он раскрывает молодого писателя, Флэнаган пытается вывести очень сложный образ другого человека – австралийского авантюриста, который умудрился обмануть банки на 700 миллионов долларов. Диалог этих двух героев приводит автора к поискам ответов на множество вопросов - о добре и зле, правде и вымысле, о смысле литературе, об истинном и мнимом искусстве. Не слишком остросюжетная, эта проза скорее рефлексивная. Ее герой-писатель подводит итог своей жизни, пытаясь отыскать в ней смысл.
История начинается в 1991 году, когда Кифу поступает предложение взяться за мемуары известного в Австралии человека по имени Зигфрид Хайдль. Киф – это и есть наш молодой писатель. Пока что он не имеет никаких достижений. За рассказ он когда-то получил местную второсортную премию, а сейчас пытается закончить первый роман. Он работает вахтером на какой-то градостроительной выставке, пытаясь урывками писать книгу, но потом его за такую самовольную писанину увольняют. Киф женат, имеет ребенка, а сейчас жена беременна близнецами. Живет он на Тасмании в не самом лучшем районе, за стенкой постоянно устраивают склоки наркоманы. Жилье в ипотеке, денег в семье не хватает, приходится экономить даже на еде. Киф готов браться за любую работу и надеется, что законченный роман сможет поправить ситуацию. И вот поступает предложение написать мемуары Зигфрида Хайдля, то есть стать, как это называется, ghost-writer – писателем, который напишет текст, но не получит права поставить свое имя на обложке. Работу нужно выполнить за шесть недель, сам Зигфрид Хайдль готов приходить в редакцию и давать указания. Киф очень долго думает над предложением. Сомневается, обсуждает с женой, меняет уже принятые решения. С одной стороны, он считает его для себя унизительным, с другой, готов заглушить голос совести и подзаработать. В конце концов, он соглашается.
Киф переезжает в Мельбурн и берется за работу. Но вскоре выясняется, что Зигфрид Хайдль, находящийся под следствием и для общественности превратившийся в мошенника, - не лучший помощник в деле написания автобиографии. Этот человек оказывается мастером напускать туман, говорить много, не говоря ничего, увиливать и откровенно врать. В его речи мелькают какие-то спецоперации, ЦРУ, тайны, но все слишком абстрактно, без деталей. Киф не может выудить из Хайдля даже малейшей конкретной информации. Он понимает, что положение отчаянное – сроки поджимают, требуемые объемы не написаны, а отставание от графика только увеличивается. Ему известно, что с Зигфридом пытались работать другие писатели, но из этого ничего не вышло. Он тоже подумывает бросить, но останавливают его вожделенные десять тысяч долларов, предложенные за готовую рукопись.
Но текст автобиографии – это еще полбеды. Близкий друг, некогда работавший с Хайдлем, предупреждал Кифа: ни в коем случае не впускай этого человека в свою жизнь. Он ее уничтожит. Но Киф именно что чувствует, как шаг за шагом уступает свою жизнь этому авантюристу. Его портрет вышел у Флэнагана очень сложным и противоречивым. Хайдль то излучает властную ауру, подчиняющую всех вокруг, то кажется жалким. Одни его возвеличивают, другие проклинают. Его вообще сложно описать, потому что его образ текуч и подвижен, он принимает новые формы в соответствии с ситуацией, и главное – трудно понять, чего же хочет он сам. Это не цельный, а разорванный человек, запутавшийся в гардеробе своих масок. И Киф, иногда способный наорать на Хайдля, в целом чувствует, как философия обмана завладевает его миром. А философия Хайдля сурова и проста: правды нет, есть только ложь; когда говоришь правду, людям это не интересно, а скажешь ложь – все довольны; люди сами любят обманываться, поэтому нечего их жалеть; преступление – это не всегда преступление. Киф еще не знает, что невольные уроки этого человека изменят его жизнь. Из бедного писателя, надеющегося отыскать истину в искусстве, он превратится в богатого раба индустрии развлечений. Он вроде бы будет продолжать заниматься своим делом, то есть писать тексты, но окружать его будет фальшь и бессмысленость. Вот как он, оглядываясь, описывает литературный мир прошлого: это было «до нашествия «Амазона» и электронных книг, до сращивания таких понятий, как детальная аналитика, уровень удовлетворенности потребителя и выстраивание логистической цепочки в единую удавку палача». Мир прошлого закончится и наступит мир победившей лжи, который распознал и который приветствовал сам Зигфрид Хайдль. Писатели больше не писатели, они «поставщики контента».
Мысль, которую со временем начинает разделять Киф, состоит в том, что не так уж важно точно знать, где находится правда, а где вымысел. Поэтому он фактически сочиняет автобиографию Хайдля, местами откровенно выдумывая его жизнь. Хайдль защищал право на ложь, исходя из собственной отчаянной феноменологии, теперь ее защищает Киф, понимая, что искренность и доверие остались в прошлом. Поначалу ему, как и многим дебютантам, были свойственны творческие муки. Он размышлял над тем, сможет ли вообще стать писателем, и признавался сам себе, что скорее всего нет, ибо не способен разглядеть красоту даже родной Тасмании. Позже он превратится в уверенного в себе ремесленника и поймет, что это произошло благодаря Зигфриду Хайдлю. Хайдль фигура очень сложная, и Киф всю жизнь будет пытаться разгадать ее. Он пишет о нем так: «Из Хайдля невозможно было слепить образ главы корпорации, афериста или обвиняемого. На безвинно пострадавшего или на оболганного пророка он тоже не тянул. Но при этом в разные периоды он одновременно или последовательно выступал в каждой из этих ипостасей». Порочный и беспринципный, он станет для Кифа учителем жизни, несущим откровение о мире. Киф увидит в нем лидера будущего, который покорит историю. Он поймет, что начал сращиваться с ним. Не только общение с этим человеком, но и собственный текст о нем поведут его во тьму собственной души. Впрочем, сращивание так и не будет завершено поскольку Киф сумеет сохранить воспоминания о молодости и признать, что нищие 1980-е и 1990-е были для него лучшими годами. Без денег и перспектив он тогда искренне верил, что жизнь чудесна. Обычный день мог оглушить его чудом света и запаха, подарив вдохновение и уверенность. И это несмотря на то, что он завидовал Борхесу и Кафке, которые, по его мнению, не страдали от тягот приземленной жизни вроде необходимости выплачивать ипотеку, и потому могли заниматься чистым искусством. Многие годы спустя острое чувство, что он делает что-то фальшивое и коммерческое, будет сосуществовать в нем с мечтой о чистоте, а потом потеряет остроту. Так Киф превратится в законченного конформиста, оправдывая свой выбор все той же философией Хайдля. Когда-то он умел задумываться о смысле творчества: «Раньше я думал, что творчество заключается в нахождении соответствия между словом и его точным смыслом, но теперь оказалось, что самое увлекательное – высвобождать слова из оков, позволять им творить чудеса и бесчинства, наблюдать со стороны, как они совершают непристойности, и удивляться их неожиданному изяществу и откровению». Теперь магии слова для него нет, есть только «контент», который он сам же и создает.
Трагедия Кифа состоит в том, что он понял: знания не существует. Книги и люди учат нас мудрости и смирению, но бывает так, что все это не работает. Есть только нагромождения бесполезных суждений, основанных на поиске причин и следствий. Но это не помогает жить, и именно это вынес Киф из своего общения с Хайдлем и книги о нем. Деяния этого человека он ставит гораздо выше произведений великих писателей. «Первое лицо» - это роман о трагедии человека в информационную эпоху, когда во внутреннем стремлении к истине начинаешь верить мошенникам, чтобы они убедили тебя в том, что истины не существует. Зигфрид Хайдль понял простую вещь: человек никогда не утратит потребности в вере. Он научился это использовать и, по сути, так же использовал Кифа. А Киф просто принял правила игры. Он много размышляет о судьбе литературы и творчества в современную эпоху и находит мало утешительного. Но, наверное, пример самого Ричарда Флэнагана не так пессимистичен. Сочиняя романы на самые серьезные темы, он остается любимцем англоязычной аудитории и продает многие тысячи экземпляров своих произведений. Значит, еще не все потеряно и в наш век «Амазона» и электронных книг.
Сергей Сиротин
Опубликовано в журнале "Урал", №9, 2019.