Примирение противоположностей. Массимо Дона. Философия вина

Массимо Дона. Философия вина. Пер. с итальянского О. Уваровой, Е. Прокопьевой, М. Челинцевой. М.: Текст, 2015.

 

Автор этой книги – итальянский музыкант и философ, профессор Миланского университета Массимо Дона. Как следует из названия, его труд посвящен тому, как воспринималось вино и даваемое им опьянение в философии. Временной диапазон огромен - начинается книга с оценки роли вина в Древних Вавилоне и Египте, а кончается тем, что говорили об этом напитке современные философы вроде Жиля Делеза и Мишеля Фуко. Географически же автор ограничивается только Западом, и ни Китай, ни Япония в его поле зрения не попадают. Написать рецензию на этот труд сложно – он слишком концентрирован и напоминает учебник, а вернее, сборник эссе, каждое из которых касается отдельной фигуры в истории западной мысли. Автору интересно, что они говорили о вине и в каких отношениях состояли с напитком сами. Попробуем кратко пройтись по тексту и пересказать ключевые наблюдения Массимо Дона. Такой пересказ представляется лучшим способом познакомить читателя с этой книгой, ибо оценивать ее с художественной точки зрения нельзя. Эта работа посвящена истории идей, и именно на идеи в ней и следует обращать внимание. 

 

Вино известно в древневавилонской и древнеегипетской цивилизациях. В Древнем Египте оно имело высокий сакральный статус и употреблялось по особым празднествам. Жрецы не имели права торговать им, до того элитным считался этот напиток. Уже в 2500-х годах до нашей эры существовали разные сорта вина – следствие развитого виноделия, процветающего на орошаемых Нилом землях. Далее связанные с вином культы попадают через Крит в Грецию, где получают невиданное развитие. Здесь вино обретает двойственность, его подносят как богам жизни, так и богам смерти. Греки понимают, что вино может быть не только благом, но и убивать. В досократическую эпоху вино понимается как божественный нектар, способный открывать дверь в чистое познание. Это экстатический напиток. При этом не нужно думать, что познание это исключительно чувственное. Скорее это объединение разных модусов бытия – радикального уничтожения различий и, наоборот, сохранения многообразия. Потребление вина становилось неотъемлемой прелюдией к любому философскому рассуждению, впрочем, потреблять его следовало в меру. У строгих и пунктуальных пифагорейцев вино входило в распорядок каждого дня. 

 

Отношение к вину Сократа хорошо описано в «Пире» Платона. Там говорится, что Сократ может выпить сколько угодно и никогда не опьянеет. Сократ ищет истину, скрытую в глубине, и вино помогает ему в этом. Даже сам его вид говорит о том, что истина устроена сложно. Внешне Сократ ведет себя как пьяница, однако в действительности сохраняет невозмутимость ума. Вино – это истина «я», оно позволяет ей проявиться. Платон тоже не против вина и описывает в «Государстве», как постоянно пируют все члены здорового общества, от мала до велика.  А вот Аристотель порывает с предшествующей традицией и, изучая явления в их индивидуальной непосредственности, отказывают пьяному в способности изрекать истину. Слова пьяного для него бессмыслица, а само вино очень двусмысленно и не всегда оказывает на человека благотворный эффект. Эпикур идет еще дальше и вообще почти отказывается от вина. Он выбирает аскетическую практику и принимает от жизни только необходимые удовольствия, в которые вино не входит. 

 

Следующий этап в развитии западной цивилизации – христианский. Христианство существенно переосмысляет «божественный нектар» и превращает его в символ. Греческие и римские язычники анализировали только последствия употребления вина, христианство же сам напиток наделяет символизмом иной реальности. Вино – это кровь Христа, выпить его - значит причаститься к Богу. Впрочем, именно символичность предполагает, что потребление вина нуждается в контроле. Таково послание Августина, который, по собственному признанию, вино практически не ценил. Вино, по его мнению, следует рассматривать только в нематериальном, духовном ключе. Много столетий спустя Фома Аквинский подтвердит приверженность умеренности и укажет на возможность синтеза духовного наследия христианства и мирской рыцарской традиции через вино. Фома отказывается от античного взгляда, согласно которому вино ценно потому что дарует экстаз. Он верит, что вино, употребляемое в церковных ритуалах, есть подлинная кровь Христа. Пить вино — значит подвергать себя духовной трансформации. Вино -  это противоядие от первородного греха. 

 

В эпоху Возрождения наблюдается возврат к стремлению уйти от философствования о высоких сферах и рассмотреть человеческую природу как она есть. Эразм Роттердамский пишет в начале 16-го века «Похвалу глупости», где говорит о том, что глупость – это условие всякого удовольствия. Возлияния в кругу друзей – это прекрасно. Без излишеств жизнь просто скучна. Появление фигур вроде Эразма Роттердамского показывает, что позиции теологии теряют устойчивость и на сцену мысли выходят новые методы познания. Чтобы воздействовать на природу, нужно знать ее устройство – это уже слова Парацельса. А самые яркие формы дискуссия о вине принимает в романе Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». Массимо Дона называет эту книгу очень современной и видит в ней даже элементы будущего сюрреализма. Роман этот открыто посвящается пьяницам, а вино – один из действующих персонажей. Вино у Рабле – это ларец с сокрытыми в нем истинами и, конечно, чувственное удовольствие. После Рабле появился ряд книг, где обсуждается практика употребления вина. Один из таких текстов – «Город солнца» Томмазо Кампанеллы. Это роман-утопия, и вину здесь тоже уделяется много места. Кампанелла пишет, что в его утопическом городе вино не дозволялось пить в юности, однако пожилые могут предаваться вакхическим ритуалам сколько угодно, и это не зазорно. В «Новой Атлантиде» Фрэнсиса Бэкона тоже нет недостатка в вине. В эпоху Возрождения писатели и мыслители пытаются понять, каково же именно воздействие виноградного алкоголя на человеческий организм. Запах, вкус, само опьянение – им интересно все. Вино становится объектом изучения. Впрочем, не все представители этого периода относились к напитку благосклонно. Монтень в эссе о пьянстве пытается вывести целую науку о пороках человека и считает, что от вина, приводящего к потере контроля, одни только беды. Пьянство для него – порок особенно грубый и низменный. 

 

В Новое время философы и ученые продолжают изучать вино. Галилей был любителем этого напитка, а про Декарта даже поговаривали, что он умер от вина. Вывод из этого следует однозначный, который некоторые уже прозревали в античности – вино может быть лекарством, но может быть и ядом. Декарт был рационалистом и полагал, что вино – это один из механизмов воздействия на человеческое тело, которое тоже представляет собой машину. Психологические, эстетические и концептуальные аспекты ему не так важны. Его рационализм, многим казавшийся холодным, тем не менее проложил путь философии 17-го века, представителями которой были Спиноза, Лейбниц, Паскаль и прочие. Для Спинозы вино – это одна из форм желания, а желания следует держать в узде. Лейбниц солидарен со Спинозой и считает, что от излишеств следует воздерживаться. Что касается Паскаля, то он понимает почему люди пьют, ведь это противоядие от сознания конечности жизни. Однако он считает, что лучше обратиться к Богу: «временные радости таят вечное зло, а временные страдания – вечное благо». Философия Паскаля не позволяет совместить опыт опьянения и христианские ценности. 

 

У эмпириков вино не занимает центрального места, однако ему уделяется должное внимание. Джон Локк рассматривал склонность к вину как одно из развлечений джентльмена. Вино он не осуждает и даже видит в нем один из признаков цивилизации. Он задолго до Ницше и Фрейда делает важное наблюдение: человек ради знания о будущих благах и несчастьях не откажется от сиюминутных удовольствий. Другой выдающийся эмпирик, Давид Юм, тоже умеет оценить роль вина в жизни человека. Сама виноградная лоза для него предмет славы и гордости. Однако он сторонник умеренности: вино приносит удовольствие только тем, кто не является от него зависимым. В эпоху Просвещения, прошедшую под знаком Вольтера, осуществляется попытка найти баланс между страданием и удовольствием, которые в человеке постоянно борются. Сам Вольтер из-за слабого здоровья не мог много пить, однако любил атмосферу пиршеств. А Руссо выпивал в молодости, хотя его интерес к напитку не был лишен философского содержания. Для представителей Просвещения вино не может угрожать обществу, однако нужно стремиться к разумной середине. 

 

18-й века заканчивается триумфом немецкой философии – на сцене появляется Иммануил Кант. Кант, несмотря на слабое здоровье, немного выпивал. Однако удовольствие от пьянства он считал грубым, и вино в его представлении не может дать полного счастья. Пить вино для самого опьянения не стоит, однако оно может и должно сопутствовать хорошей трапезе и хорошему общению. Излишества же следует однозначно и бесповоротно осуждать. Вообще, пишет Массимо Дона, Кант был одним из самых радикальных критиков вина, хотя и не считал, что от него следует отказываться полностью. Вино – лишь элемент социальной жизни, но ставить его во главу угла он считал опасным. У романтиков дилемма «философия-вино» заменяется на дилемму «свобода-вино». Виноградники в «Фаусте» Гете – это райские кущи, а изготовители вина знают толк в свободе. В великой поэме Гете наделяет Мефистофеля магическим умением даровать вино. Для романтиков вино дарует не только чувственное, но и духовное наслаждение. Шеллинг видит в древнем Дионисе бога-освободителя и выделяет в культе поклонения ему не только вакхическую составляющую, призванную высвободить напряжение, но и более высокую – идею служения богу, который воплощает единство. Что касается Гегеля, то он был весьма компетентным любителем вина. Однако как философ он высказывался о напитке редко. Непримиримым противником Гегеля был датский философ Серен Кьеркегор, который посвятил вину целое сочинение. Пить, наставляет философ, нужно много, но не до безумия. Вино у него в сократической традиции может способствовать выражению истины. Сам логос питается вином. Впрочем, то, что дает вино – крайне ненадежно, и с этим также согласен Шопенгауэр. 

 

Возвышенный взгляд на вино не всегда доминировал в истории западной мысли. В 19-м веке появляется новое направление, позже получившее имя своего создателя. Речь, разумеется, о Карле Марксе. Маркс знал толк в спиртных напитках, однако видел в их популярности лишь уродливый знак капиталистического общества. Уже в 1840-х он писал о бедственном положении виноградарей. А Энгельс наблюдал, как рабочие приходят домой после смены и погружаются в атмосферу абсолютной нищеты. Единственное утешение – это выпивка. Поэтому рост потребления алкоголя, по его мнению, связан именно с плачевным материальным положением низших социальных классов. Правда, 19-й век прошел не только под знаком Маркса. Это также век Бодлера и Ницше. Для Бодлера, выразившего упадок человеческой натуры, вино – это источник поэзии. Оно утешает и позволяет забыть об угнетенном состоянии. Что касается Ницше, то для него важен Дионис, но не важно вино. Его Заратустра дышит горным воздухом и пьет воду из ручья. «Истина в вине» для Ницше ложь. Истина парит над чистой водой. Позже о Ницше напишет капитальный труд Мартин Хайдеггер   и увидит в опьянении «состояние, подрывающее субъективность субъекта».

 

В 20-м веке Витгенштейн повернет философию и заменит онтологические проблемы лингвистическими. Он будет изучать философию языка. Вина он не пил и не любил и видел в нем порок. Почему мы не доверяем описанию из уст пьяного человека? Потому что не только сказанное важно, но и обстоятельства сказанного. Это одна из аксиом философии языка. И вино обретению истины никак не способствует. Во Франции тем временем после войны набирает силу экзистенциальная философия, связанная с именами Сартра и де Бовуар. Экзистенциалисты показали особую практику жизни, и не только они сами, но и даже кафе, где они собирались, обрели культовый статус. Экзистенциалисты часто устраивают шумные попойки, возможно, так они выражают желание преодолеть усталость от войны. Борис Виан даже справлял дионисийские обряды эйфории Освобождения. В эссе про экзистенциалистов Массимо Дона пишет не столько о людях, сколько о местах, где они собирались. Про саму же их философию он рассказывает почти без оглядки на вино и просто пересказывает их взгляды на ответственность, свободу и так далее. Жиль Делез наследует экзистенциальной философии, но развивает собственные взгляды, которые историками оцениваются уже как постмодернистские. Он рассуждает об алкоголе и говорит о том, что пьющий ищет в выпивке не удовольствие, а опыт приостановки времени. Неплохо было бы получать алкогольный опыт без вина, но для этого нужно, чтобы «механизмы социального отчуждения были преобразованы в революционное средство исследования». 

 

Были на европейской сцене 20-го века и маргинальные философы. Таков Жорж Батай, который упивался собственной низменностью и вульгарностью и видел лишь в излишествах признаки истины. Алкоголь – это полет и свобода от земли и законов. Мишель Фуко подобно Батаю тоже изучает внешний опыт, однако он стремится освободить субъект от искушения самим собой. Его занимало безумие и история его восприятия западной цивилизацией. Опьянение – это тоже безумие и власть «отсекла» его как «форму внеположного». Фуко изучает отношения безумия с властью, и в его текстах встречаются размышления об алкогольных опытах. 

 

Книга Массимо Дона – это небольшой справочник высказываний разных философов о вине. Но это не столько «философия вина», сколько «вино в философии». Западные мыслители сравнительно немного рассуждали о том, как пить и как правильно обставить ритуал употребления вина, зато много суждений высказали в попытках объяснить сущность опьянения. Общий ответ, который дал Запад, состоит в том, что вино примиряет противоположности, и ответ этот был дан еще древними греками. В каком-то смысле все позднейшие фигуры так или иначе пытались его дополнить. Заканчивает Массимо Дона свой вполне академический труд словами не совсем академическими и предлагает читателям выпить «со всем, что из этого следует».

 

Сергей Сиротин