Очерк свободы. Симона де Бовуар. Зрелость

Симона де Бовуар. Зрелость. / Пер. с фр. Н. Световидовой. — М.: Издательство «Э», 2018.

 

«Зрелость» — это вторая часть автобиографии знаменитой французской писательницы, соратницы и спутницы Жан-Поля Сартра Симоны де Бовуар. Она начинает рассказ с 1929 года, когда Симона закончила обучение и начала преподавать сама. Симона де Бовуар имеет репутацию феминистки, но уже в начале книги она признается, что как таковая идеология феминизма ей не близка, по-настоящему ее волнует другое — свобода. Как известно, ее союз с Сартром имел мало общего с традиционным браком. Это было нечто вроде договора. Пара обязалась хранить интеллектуальную верность друг другу, но допускала связи партнёров на стороне. Несмотря на чрезвычайный либерализм таких отношений, этот союз оказался на удивление прочным. Сартр и де Бовуар были вместе до конца жизни. Сартр так много значил для писательницы, что их в ее автобиографии почти невозможно разделить. Она часто пишет о личных ощущениях и переживаниях, о спорах и разногласиях, но тень Сартра присутствует на каждой странице этого текста. И все же мысль о браке она называет «оскорбительной». Даже под угрозой получить пост в 800 километрах от Парижа и тем самым сильно затруднить общение с Сартром, она отказывается даже заговорить о браке, хотя он дал бы им возможность преподавать вместе.

 

В начале 1930-х, на заре знакомства, они были одержимы идеей свободы. Они следили за всем, что происходило во Франции и мире, и по-своему судили происходящее. У них было много друзей из артистических кругов Парижа, и хотя они жили и преподавали в разных городах, но старались видеться почти каждую неделю. Сартр видел смысл жизни в литературном творчестве, для него писать означало жить. Де Бовуар была менее фанатична, но тоже обожала литературу. Они следили за всеми новинками и читали даже, например, перевод «Зависти» Олеши. Они ходили в театры, а в кино смотрели французские и американские фильмы. Они обо всем имели собственное суждение и постоянно спорили. Например, они долго не могли прийти к согласию в своей оценке искусства. Сартр считал, что бесполезно сожалеть о том, что слово не может выразить всей реальности. С этим надо просто смириться. Де Бовуар, наоборот, верила в некую чистоту искусства, отдавая предпочтение абстрактной живописи и сюрреализму. Любопытно также их ложное предощущение касательно того, что появление звука в фильмах просто убьет кино. Между тем по многим вопросам они были согласны. С негодованием, например, они относились к психоаналитическим теориям и их способности якобы помочь человеку. Они принципиально не считают жизнь болезнью и отказываются перекладывать ответственность за выбор на врача. Лишь в прозе Фолкнера они могут принять некоторые идеи Фрейда. Им нравится, что Фолкнер не спекулирует понятиями, а просто показывает жизнь, как она есть.

 

В довоенное время, однако, Сартр и де Бовуар отличаются чрезвычайной пассивностью. Великая депрессия в Америке предвещает скорый крах капитализма, и, казалось бы, нужно объединить усилия в борьбе за права пролетариата. Сартр подумывает вступить в коммунистическую партию, но так этого и не делает. Борьба рабочих — это не наша борьба, — пишет де Бовуар. Мы на их стороне, но не готовы стать ангажированными. Сартр, подобно герою своей «Тошноты», питает резкую антипатию к некоторым социальным группам и просто к людям, которые восхваляют человеческий род. Даже когда социалисты одерживают локальные победы, для наших героев ничего не меняется. Де Бовуар объясняет пассивность априорным бессилием. Однако сообщает, что, когда для бастующих собирали пожертвования, они отдали все, что могли.

 

Они тратили много времени на путешествия и посетили Испанию, Италию, Грецию и Северную Африку. Их опыт — это путь бесконечного становления и поиска. Например, в первый приезд в Грецию их совершенно не впечатлила архитектура, отражающая мифологическое сознание древних греков, однако позже они смогли в полной мере восхититься ею. Сартр служил метеорологом в армии, хотя полноценной службой это назвать было трудно. В армии он делал наблюдения за погодой и практически все время был свободен, занимаясь литературой. Кроме того, у него были регулярные увольнительные, и он часто возвращался в Париж. Позже он преподавал в Берлине, уже при Гитлере.

 

Прочитав «Зрелость», можно узнать несколько интересных историй о Сартре, которые тот, наверное, вряд ли афишировал. Например, он однажды помочился на могилу Шатобриана, тем самым выражая презрение к ее пустой помпезности. Ещё он принимал мескалин. Опыт наркотических галлюцинаций оказался для него фатальным. Ему потом долго мерещились ракообразные, и была реальная угроза скатиться в психоз. Некоторое время Сартру требовался постельный режим, и была приглашена сиделка из числа близких знакомых. Вот как описаны его видения: «он видел зонты-грифы, ботинки-скелеты, чудовищные лица, а вокруг — и по бокам, и сзади — копошились крабы, осьминоги, какие-то гримасничающие штуковины». Это было странно, потому что на многих мескалин оказывал противоположное действие. Некоторые натурально попадали в райские кущи.

 

Денег у пары никогда не было много. Они ненавидели богатых и капиталистов вообще, но признавали, что сами являются мелкими буржуа. У Сартра поначалу было кое-какое наследство, но он его быстро промотал. В 1930-х ни Сартр, ни де Бовуар не опубликовали ничего серьезного, поэтому все их средства составляли доходы от преподавательской деятельности. И просто удивительно, как они живут на эти, наверное, весьма скромные деньги! Да, они мечтают о машине, которую не могут себе позволить, но вместе с тем они питаются только в ресторанах, постоянно живут в отелях и постоянно путешествуют. В первый раз Симона де Бовуар встанет за плиту только в разгар оккупации и то только потому, что в парижских ресторанах попросту не будет еды.

 

Весь так называемый феминизм де Бовуар, судя по этой книге, сводится к тому, что она не хочет отводить женщине скромную роль спутницы мужчины. Женщина должна состояться сама и не должна быть дармоедом! Ей самой эта участь не грозила, хотя она иногда испытывала угрозу со стороны «другого». Вообще постижение того, что в мире есть не только «я», а ещё «другой», и составляет главный опыт писательницы на протяжении 15 лет. В этом был смысл её прихода к зрелости. Она называет «другого» «скандалом того же порядка, что и смерть». «Другой» — это не только Сартр или какие-то иные люди, это также нацистская Германия. Де Бовуар долго оправлялась от наивности предвоенных лет. Даже когда франкисты победили в Испании, даже когда Гитлер напал на Польшу, даже когда СССР этому ничего не противопоставил, даже когда Гитлер обещал захватить Францию, — она до последнего верила, что ничего не случится. Все рухнуло в июне 1940 года, когда немецкие солдаты вошли в Париж. Они были довольно вежливыми, заверяли, что французы им не враги, но с этой минуты де Бовуар каждый день до освобождения желала поражения Гитлеру. Немцы во Франции с ходом войны только ужесточали свой порядок. Если вначале евреям всего лишь запрещалось владеть предприятиями, то в середине войны их уже принудительно депортировали. За каждого убитого деятелями Сопротивления немца казнили десятки коммунистов. Сартр был пленен, но находился в сносных условиях и вскоре был освобождён. И снова — пассивность. Сартр делает робкие попытки создать организацию противодействия, но безуспешную. Он и де Бовуар спорят о том, нужно ли Франции воевать. Сартр говорит, что скорее да, де Бовуар, в свою очередь, не понимает, как можно отправить на смерть миллион французских фермеров и рыбаков. Сартр в числе прочего говорит: «Сражаться никто не станет, это будет современная война, без убийств, подобно современной живописи — без сюжетов, музыке — без мелодии и физике — без материи». Зная сегодня число жертв войны, можно сказать, что предчувствие Сартра в этот раз подвело.

 

Де Бовуар предстает в этой книге творцом собственной жизни. Вот что она пишет о себе: «Мы изобрели наши отношения, нашу свободу, нашу близость, нашу откровенность». Она никогда не следовала ничьим примерам и сама брала ответственность за свой выбор. Ее жизнь — это постоянная революция. Сартр даже утверждал, что у них было «реальное ощущение истины». Свободу действий Бовуар всегда ставит во главу угла. Даже во время войны, когда в оккупированном Париже Симона живёт впроголодь, она пытается устраивать вечеринки с друзьями. Ничего кощунственного в этом нет — это уверенный моральный выбор, желание при любых обстоятельствах быть оптимистом. Де Бовуар даже в самые тяжёлые моменты не рассматривала для себя вариант самоубийства. Перед освобождением она находила в себе силы пить и веселиться, восславляя, хоть и сквозь слезы, жизнь.

 

«Зрелость» превосходно переведена на русский, есть лишь пара неточностей. Например, де Бовуар пишет, что читала скучный роман «Перла Бака» «Мать». В действительности Перл Бак — это женщина, кстати, лауреат Нобелевской премии. Далее, говоря о Кьеркегоре, де Бовуар касается темы «боязни и трепета». На русский в трудах Кьеркегора эта комбинация слов обычно переводится как «страх и трепет». Но это, безусловно, не так важно. Потрясающая мягкость французского языка прекрасно ощущается в этом переводе. «Зрелость» — это яркое свидетельство о жизни, наполненное жизненными, выстраданными наблюдениями. Симона де Бовуар проводит беспощадный анализ себя, своего творчества, своего окружения и мира. Книга не перегружена философскими прениями и читается как увлекательный документальный роман, хотя, пожалуй, перед чтением лучше ознакомиться с первой частью автобиографии, чтобы лучше понять людей, которые окружают писательницу.

 

Сергей Сиротин

Опубликовано в журнале "Урал", №7, 2018.