noblit.ru
Сухбат Афлатуни – один из самых заметных пишущих по-русски писателей из Средней Азии. Он живет в Ташкенте и известен по двум прозаическим произведениям: книгам «Ташкентский роман» и «Поклонение волхвов». «Поклонение волхвов» выходило в журнальном варианте еще в 2010 году, и попало в длинный список премии «Большая книга» того же года. Пять лет пришлось ждать отдельного издания, осуществленного «Рипол-Классик». В 2016 году роман входит уже в короткий список «Русского Букера». Это действительно большая книга – и по количеству идей, и по географии, и по теме. Но, несмотря на убедительность в описании исторических фактов, строго говоря, это книга не историческая. Слишком уж много вольных допущений, видных невооруженным глазом, позволяет себе автор, и слишком легко увлекается откровенной почти низкожанровой фантастикой.
Масштаб у книги Афлатуни поистине гигантский. Роман состоит из трех частей-книг, в каждой по несколько сотен страниц. Подобно тому, как к младенцу Иисусу приходили волхвы из трех частей света, так и Афлатуни, вооружившись этой новозаветной легендой, выводит трех совершенно разных героев, объединенных разве что фамилией и кое-какими общими, связанными с этой фамилией событиями. По легенде, волхвов звали Гаспар, Балтазар и Мельхиор. Так же называет свои книги и автор. Вряд ли кто-то удержится от искушения считать, что эти библейские имена воплотились в героях романа, впрочем, утверждать, что они волхвы нашего времени – дело непростое. Неплохо бы это еще доказать.
В первой книге «Гаспар» действие происходит в Российской империи, сначала в Петербурге, потом в некоем Новоюртинске в Средней Азии. Последние годы царствования Николая I, при котором культ бюрократии был непомерным. Это Россия с ее тайными полицейскими отделениями, Россия, боящаяся, как сегодня сказали бы, пятой колонны. Именно поэтому, когда раскрывают кружок Петрашевского, у которого по пятницам собиралась интеллигентная публика, чтобы обсудить модные идеи социализма, решение императора незамедлительно: всех арестовать, допросить, доказать вину и казнить. Среди арестованных петрашевцев не только знаменитый в будущем Достоевский, один раз едва мелькнувший в книге, но и Николай Триярский, молодой и горячий архитектор. Гибель всех их неминуема. Однако художественные вольности Афлатуни придают реальным историческим событиям иное объяснение. Да, как известно, петрашевцев буквально вынули из петли – то есть казнь должна была состояться, но ее отменили в последний момент по указанию императора. Но, пишет Афлатуни, дело здесь только в том, что сестра Николая Триярского Варвара вступила в любовную связь с Николаем I и уговорила его отменить наказание. В итоге Варвара, носящая императорского ребенка, скрывается в монастыре, а Николай Триярский отправляется в изгнание в среднеазиатские степи. Он попадет в мирок «периферии империи», будет по-прежнему грезить об архитектуре, а потом при нападении местных степных племен на крепость будет взят в плен, как и его сестра Варвара, которая прибудет сюда в качестве актрисы. Николай I не забудет о ее сыне, более того, у него будут большие планы на него. Он захочет сделать из него наследника, причем объявить в этом в Иерусалиме, где он намерен провести европейский конгресс, нацеленный против Франции. Он хочет прибыть в Иерусалим как русский монарх и доказать Турции и всему миру, что этот древний город теперь под протекторатом России. Но планам сбыться не будет суждено: вся Европа сговорится против России и даже объединится с Турцией в Крымской войне.
Николенька Триярский в «Гаспаре» очень молод, ему всего-то двадцать лет. Однако он увлечен архитектурными идеями так, как будто жил ими много лет. У Петрашевского ему интересен не столько даже социализм, сколько возможность высказаться по поводу архитектуры: «здания есть не что иное, как психологические принципы… Вначале – организовать пространство зданиями и произведениями строительства, воспитав в народной душе разумную упорядоченность и привычку к линиям». Конечно, он сожалеет, что России пока очень далеко до Европы. Впрочем, именно за это его отчасти и арестовывают: за отрицание русской архитектурной идеи.
После ссылки в Новоюртинск, окруженный поистине бесконечной пустотой, Николай Триярский размышляет о России и понимает, что она – Великая Белая Скрижаль, которую никому не удалось заполнить письменами («ни греческие буквицы церквей, ни немецкие вензеля государства не смогли заполнить, утеснить тебя, белая пустота, Россия, Россия»). Для развития духа и мысли важен ландшафт. Чем он контрастней и причудливей, тем богаче мысль. Так это, например, в Европе. В России же не так много гор, все больше пустоты, есть лес, но он ведет только к мыслям о небытии. Поэтому мысль в России так бедна. А какие мысли в Новоюртинске? Вот пускают слух, что в России объявилась секта Волхвов, или Рождественников (позже будет объявлено, что это выдумка). Ими утверждается, что написанное в Евангелиях – иносказание, либо ложь. Христос еще не был распят, а его Богоявление – это только пророчество. Существовала Рождественская Звезда в Вифлеемском храме Рождества, потом ее похитили и переплавили на несколько малых звезд. Теперь всякий, кому удастся их собрать, обретет огромную власть. Вокруг этого и закручивается отчасти сюжет последних книг, впрочем, сюжет не главный, а побочный, поскольку к рассказу о звездах Афлатуни возвращается как-то нестройно и эпизодически. Есть также другие слухи и теории. Фельдшер Казадупов (как и Триярские, Казадуповы тоже будут появляться в каждой книге) доказывает, что Россия всегда была местом, где другие народы пытались внедрить свою государственность. Но даже если у них и получалось, то они быстро теряли к России интерес. Обсуждая войны, он говорит, что «в Европе война дело техническое, а здесь (в степи – С.С.) она – природное явление, по законам простейшей физики…». Николай Триярский тем временем размышляет о сознании: «Так вот оно какое, сознание… Думал, оно похоже на фаланстер; внутри чисто и кофе подают. И мысли кругом, и бесшумные машины анализов и синтезов. А оказалось, в сознании только печь и сапоги на проходе. Для чего это? Не знаю…».
Портрет Николая I в «Гаспаре» дан сложный. Можно разглядывать его буквально, а можно читать «между строк», обнаруживая яркие штрихи сарказма. Николай I здесь живет мыслью о народе. Он отождествляет себя с народом (ведь Николай и народ даже начинаются на одну букву!). Он настолько любит народ, что даже не имеет сил любить просто умных людей. Он подумывает об отмене крепостного права, но недолго, потом возвращается к мысли, что ничего менять нельзя. Революция? Он не против нее. «Он где-то слышал, что изначально «революция» означала вовсе не бунт, а просто круговращение планет. Плавное движение по кругу. Что ж. Он готов стать таким революционером, вернуть Россию на круги своя».
Во второй части романа, «Мельхиоре», царскому дому уже недалеко до краха. Россия недавно проиграла русско-японскую войну, были выступления 1905 года, в стране, что называется, «бродят умы». Николай Триярский из первой части ушел в мистические дали – он то ли стал святым, то ли бессмертным, известно так же, что он возвел город с желтым куполом и башнями вокруг него. Афлатуни разводит много мистики вокруг этого строения, привязывает астрологию, но яснее читателю вряд ли станет, особенно учитывая поистине постмодернистское развитие этой темы в третьей части.
В «Мельхиоре» главный герой – священник отец Кирилл, внучатый племянник сосланного архитектора Николая Триярского. Приход отца Кирилла составляют в основном железнодорожники, кто-то из них верит, кто-то нет, но Кириллу достаточно и того, что есть кому послушать его проповеди. Отец Кирилл не предназначен ни для каких мастшабтных поступков. В прошлом он бывал за границей, бывал и в Японии у отца Николая Токийского, потом осел в Туркестане. Раньше занимался живописью, теперь забросил. Интрига этой части связана с сосланным с Туркестан великим князем Николаем Константиновичем, которого в Петербурге объявили сумасшедшим и от которого предпочли избавиться. К нему являются носители мистического знания и заявляют, что он с помощью Рождественской звезды должен вернуть власть. Но князь понимает, что выполнить эту задачу не может. Вместо этого он занимается другими делами – хочет построить в Туркестане ирригационную систему, ему интересен полет первого самолета, а под конец он даже ставит «Гамлета», потому что именно в этом произведении видит отражение своей жизни. Алфатуни развивает интересную идею, что «Гамлет» - это не просто трагедия, а трагедия самого театра. («Гамлет» - это отрицание такой личной трагедии властитетелей и властолюбцев. «Гамлет»… - трагедия Театра. Когда герои гибнут не по роли, а потому, что отказываются эти роли исполнять».)
Наконец, третья часть «Балтасар» - это почти наше время, 1970-е годы. Мелькают имена Шостаковича и Бродского. Сын Кирилла Триярского, с началом революции перебравшегося в Японию, живет в Ленинграде. Он безумно талантливый музыкант, почти гений. Но доступа к слушателям ему не дают, и произведения его не нигде не звучат. Неожиданно поступает предложение перебраться в некий Дуркент неподалеку от Ташкента – там ему обещают должность худрука Музыкального театра, квартиру и зарплату. Николай Кириллович, когда-то проведший детство в Дуркенте, соглашается. В Дуркенте по факту оказывается ненамного лучше, чем в Ленинграде, но это хоть какая-то смена обстановки, учитывая, что с женой, несмотря на двоих детей, он фактически разошелся.
В основе замысла Афлатуни лежит ясная концепция искусства. Три волхва были тремя мастерами – архитектором, живописцем и музыкантом. Таковы же и Триярские. Но – «недоосуществленные». Николай Триярский при «материальной жизни» ничего не построил, отец Кирилл – мало нарисовал, Николай Кириллович – мало сочинил. Искусство, по Афлатуни, внушено падшими ангелами. Именно их образы отражаются в лучших творениях мастеров. В раю не было музыки, она возникла только после грехопадения: «Она украшает грех, она расцвечивает нашу мерзкую, склизскую жизнь радужными цветами!». И в конце книги Николай Кириллович наконец заканчивает симфонию, смысл которой – проследить историю музыки. Ее заключительная часть – это уничтожение музыки, ее развоплощение.
Третья часть «Поклонения волхвов» - это апология искусства и одновременно гибель мира. Мистический накал достигает апогея, впрочем, мистика Афлатуни оказывается какой-то эзотерически-развлекательной. Он потакает массовым мифам в духе того, например, что Гитлер не умер, а сбежал в Аргентину. Только у Афлатуни фигурирует не Гитлер, а Ленин, принимающий форму космического тела в форме октябрьской звезды, и наследники царского престола, которые на орбитальной станции летают вокруг Земли, повоевывают с американцами (тоже «орбитальными») и периодически забирают к себе неких избранных, вроде как раз Николая Кирилловича. Это орбитальная станция и есть город с желтым куполом. И, как и во всякой мистике, Афлатуни не намерен ничего объяснять. Все объяснения – такие же мистические. Как Николай Триярский, юный архитектор из первой части, построил этот город, если он сгинул в плену? Его спас ангел. Как спасся наследник престола во время расстрела царской семьи? Он увидел светящихся людей и сам потерял видимость для своих палачей. Как город поднялся в космос? На это вообще ответа нет. К этому еще нужно присовокупить Рождественскую звезду, которую к тому же переплавили на несколько частей, но и здесь, так сказать, бухгалтерским учетом писатель не занимается. Важна сама фантазия о том, что Россией управляют не простые, а космические силы, и все, что происходит со страной, всегда обладает исключительным масштабом. История Россия всегда одновременно сотворяется в космосе. Мистика Афлатуни совсем не того рода, что продается в дешевых эзотерических изданиях. Например, один из героев-алхимиков в романе буквально морщится, когда ему сообщают, что философский камень все превращает в золото. Он просто возмущен таким примитивным толкованием. Куда ближе ему идея, что философский камень – это звезда над Иудеей, которая привела волхвов. Мистика у Афлатуни продуманная, глубокая, в ней интересно разбираться, она имеет современные черты, а не является нам из глухих средневековых келий, но одновременно она напоминает какую-то не совсем органичную мешанину из разных популярных эзотерических идей. Важно отметить и то, что мистики в книге от силы пять процентов, все остальное – живой текст о живых людях, причем исторические декорации выписаны мастерски. Эта книга не только о том, что Ленин и царская семья поднялись в космос, он о том, что Николай I построил полицейское государство, о том, что в ссылке можно сойти с ума от скуки, а посылаемые в отдаленные поселения проверки – просто памятник николаевскому бюрократизму; он о том, как трудно священнику быть священником в меняющемся мире, о том, как сложно получить признание музыканту-авангардисту в советские годы. Все Триярские во всех частях романа что-то искали. Может, это громко сказано, но они искали русскую идею. И они не жили в изоляции, а наблюдали за миром. Поэтому за их идеями стоит реальный человеческий опыт. Но не следует, однако, забывать и об оброненной вскользь реплике: «Впрочем, кто поручится, что все описанное здесь – и исчезновение Серебряной звезды, и суд над петрашевцами, и прочее, и прочее – не есть сон, приснившийся некой причудливой голове?»
Сергей Сиротин