Приветствуем вас в клубе любителей качественной серьезной литературы. Мы собираем информацию по Нобелевским лауреатам, обсуждаем достойных писателей, следим за новинками, пишем рецензии и отзывы.

Жалость

Романы Тони Моррисон почти идеально подходят для объяснения того, чем, по мнению формалистов, отличаются друг от друга фабула и сюжет: фабула — это все то, что в произведении происходит, сюжет — то, каким образом и в какой последовательности нам об этом рассказывается. Как правило, она начинает сюжет с конца фабулы, или, по крайней мере, с кульминационной ее точки: в «Самых голубых глазах» нам уже на первой странице сообщают, что Пекола родила ребенка от собственного отца, в «Возлюбленной» рассказывают о зловредном маленьком приведении, которое завелось в 124 доме, в «Джазе» о том, что муж вот этой самой женщины влюбился в молоденькую девчонку и застрелил ее, а сама она явилась на похороны девчонки и попыталась изрезать ножом ее мертвое лицо, в «Парадизе» же первые слова — " Сперва они убили белую девушку. С остальными можно было повременить«.

Структура повествования, задаваемая таким образом, неизбежно отклоняется от линеарности изложения и предполагает постоянные переходы от настоящего времени к прошедшему, flashback’и и поток сознания, как основной стилистический прием. Эта форма оказывается в непосредственной связи с содержанием рассказываемой истории, т. к., как справедливо заметил в своей рецензии на «Жалость» Джон Апдайк, Тони Моррисон, вероятно, одна из самых последовательных сторонниц тезиса Уильяма Фолкнера о том, что «прошлое не проходит».

Прошлое, во многом, определяет поступки героев в настоящем, поэтому без обращения к нему понять что-то в рассказываемой истории просто невозможно. Для Моррисон, во многом, как и для Фолкнера, основными событиями этого прошлого являются рабство и расовая сегрегация, два политических явления государственной жизни США, повлиявшие на частную жизнь каждого гражданина страны. В этом смысле, «Жалость» несколько отличается от прочих ее книг: действие этого романа происходит в конце XVII в., т. е. тогда, когда никаких США еще не было, когда не было даже самой идеи независимого единого государства, занимающего большую часть континента. Это было время освоения и сотворения Нового Света, борьбы с дикой природой, поэтому нестранно, что именно описания дикого пейзажа (например, в сцене первого явления Джекоба Ваарка, где он, появляясь из тумана на берегу моря, возникая как бы из ниоткуда, т. к. доставившего его корабля мы уже не видим за завесой плотного тумана, явно уподобляется первому человеку, Адаму) составляют наиболее убедительную часть книги. Отсутствие истории (большой истории, которая могла бы оставить свой след на прошлом персонажей, и, тем самым, определить их настоящее), — проблема, с которой Моррисон никогда не сталкивалась прежде, т. к. и рабство и расизм, возведенный на государственный уровень, в прежних ее романах, написанных о временах гораздо более поздних, выполняли эту функцию естественно и неизбежно. Она писала об аутсайдерах и людях с поломанной жизнью, и это казалось само собой разумеющимся, т. к. читатель знал — судьбы этим людям поломала та самая большая история.

В случае с «Жалостью» выбор в качестве персонажей небольшой общины изгоев кажется уже несколько искусственным: девочка рабыня, индианка, все племя которой было уничтожено оспой, сумасшедшая, с сомнительным цветом кожи, чудом спасшаяся после кораблекрушения, молодая супруга, одного за другим теряющая всех свои детей, и во главе этой причудливой компании, сам Джекоб Ваарк, незаконнорожденный сын англичанки и голландца, внезапно оказавшийся землевладельцем и активно пробивающий себе дорогу в жизнь. Когда оказывается, что даже два наемных работника, помогающих на ферме, не просто кабальные холопы, но еще и гомосексуалисты, читатель начинает подозревать что количество аутсайдеров на каждую отдельно взятую страницу слегка зашкаливает.

С другой стороны, концентрация на личном, персональном измерении персонажей позволяет Моррисон более эксплицитно, чем раньше озвучить основные экзистенциальные вопросы, затрагивавшиеся уже в ее романах. Она сама отмечала, что «Возлюбленная», «Джаз» и «Парадиз» представляют собой своеобразную трилогию, в которой была предпринята попытка проанализировать «перекосы» в любви: соответственно, к детям, партнерам и Богу. Предыдущий ее роман, «Любовь» служил своеобразным постскриптумом к этой же теме. В «Жалости» природа человеческих отношений подвергается столь же скрупулезному анализу, а вердикт, который ей в итоге выносится, оказывается еще менее благоприятным. В «Любви», так же как до этого в «Сулле» цепь предательств и злобы на последних страницах все же побеждалась воспоминаниями о детской дружбе, в «Возлюбленной» оставалась надежда на помощь общины, на дружбу с другими ее членами, «Жалость» подводит итоги гораздо более мрачные: «Власть над человеком — тяжесть; добиваться ее — кривда; отдаваться же во власть другому — лукавство». Единственное на что можно рассчитывать — это та самая жалость, которая вынесена в заглавие книги, но она неосновательна и ненадежна: Мать Флоренс, чернокожей девочки, умоляет Джекоба Ваарка взять в оплату долга, который не может вернуть ему их хозяин, не ее саму, а ее дочь, ссылаясь на то, что ее еще нельзя разлучать с младшим ребенком (об этом мы узнаем в начале романа). Флоренс, попадает к новому хозяину, но продолжает вспоминать поступок матери, как первое в своей жизни предательство (об этом мы узнаем в центральной части). Мать поступает так, потому что хочет спасти дочь от сексуальных домогательств со стороны хозяина и его супруги (об этом мы узнаем в самом конце романа, а Флоренс об этом так и не догадывается). Джекоб Ваарк умирает от оспы, женщины, собранные на его ферме, оказываются один на один с окружающим миром, в котором их не ждет ничего хорошего, т. к. «без опоры на плечо мужчины, без поддержки семьи или доброжелателей вдова, например, оказывается практически вне закона».

Дальнейший сценарий известен по «Возлюбленной» — на ферме появится новый хозяин, и от прежней жизни не останется и следа. Жалость может создавать свои связи и отношения лишь ненадолго и не в состоянии выдержать испытание окружающей действительностью. В этом смысле структура романа, циклическая, в своем объединении начала и конца, получает еще одно подтверждение на содержательном уровне: новый мир, существующий здесь совсем недавно (мир самих колоний, но и мир фермы Ваарка), оказывается не лучше старого (мира метрополии, описанного в монологах Ребекки Ваарк, но и мира имения Ортеги, прежних владельцев Флоренс), проявленная жалость по существу изменить в нем ничего не может. Как писала об этом сама Тони Моррисон в заключительном предложении «Суллы»: «Это был хороший крик, громкий и протяжный, но без дна он был и без вершины, лишь круги и круги боли».